Елена Сазанович - Гайдебуровский старик

А завтра должна была состояться свадьба. И я тоже не знал ответ, нужна ли она. Впрочем, я помнил, что любил Дину. А она любила меня. И эта любовь случилась с первого взгляда. И смогла даже пережить старость. Значит, право на свадьбу у нее было. И я подумал, что Дина даже не похвасталась свадебным платьем. Впрочем, мне было глубоко безразлично, какой на ней будет наряд. В моем возрасте нарядами не восхищаются. Но я подумал, что все же, нужно что-то теплое сказать Дине перед бракосочетанием. Так положено. По-другому нельзя. Жених обязан говорить невесте красивые слова. Особенно перед таким волнительным днем. Я посмотрел на часы. Было уже за полночь. Впрочем, для Дины и Сенечки это было не время. Они приходили и гораздо позднее. Я приблизился к окну. И увидел их. Я увидел их словно впервые.

Они шли по освещенной фонарями улице. А еще их освещала луна. Словно со всех сторон были наведены прожектора, даже сверху. Чтобы я получше сумел разглядеть их счастливые лица. Они шли крепко обнявшись. Иногда останавливались и целовались. Иногда хватали друг друга за руки и размахивали ими, словно им было безумно весело. Сенечка даже схватил Дину в охапку и подбросил вверх. И я подумал, как он, такой худенький и маленький, умудрился поднять такую толстую Матрону. Но с Матроной я поторопился. Передо мной была другая Дина. Вернее. Прежняя Дина. Маленькая, худенькая, черноволосая и чернобровая. В длинной цветастой юбке и коротеньком топике. Она как никогда напоминала цыганку. И казалось, вот-вот пробежит гнедой конь. И они на ходу запрыгнут на него, чтобы вместе ускакать в леса и поля. В луга и степи. Где много цветов и много солнца. Где много ветра и много воли. Убежать от меня. От этой мертвой лавки вещей. И полумертвого старика. Который жил еще только тем, что помнил, сколько ему лет на самом деле. И, возможно, в глубине души надеялся на чудо. Хотя чудеса были давно отменены. Всеми писанными и неписанными законами. Всеми уставами и конституциями. Всеми парламентами и президентами.

С первого взгляда было видно, что они влюблены. Точнее, безумно влюблены друг в друга. И их любовь была совсем другая. Такая, которую я уже стал подзабывать. А возможно, у меня и никогда не случалась такой любви, даже когда я думал, что был молодым. Эту любовь не нужно было хранить на полках. Вытирать с нее пыль. И доставать по случаю праздника, иногда, чтобы полюбоваться при свете. Эта любовь была живой. И не дополняла коллекцию антикварных вещей. Аукцион ей не грозил. У нее не было истории. И она не будет занесена в архив. Она просто проживет свое время. И просто умрет. И от нее ничего не останется, даже памяти. Но ей память не нужна. Она жива сегодняшним днем. И сегодняшний день вдыхал в нее жизнь. Грош цена была такой любви. Ее было не продать, не обменять, ни оформить в залог. Она как бабочка, на один день. Но я почему-то завидовал этой любви.

И мое сердце до боли кольнуло. И я схватился за свое больное сердце. И с надеждой, как всегда, посмотрел на звезды. Они должны, просто обязаны были меня поддержать, успокоить, понять и объяснить. И просто ответить: За что? Ну, за что? За что? Я только один раз оступился. Люди оступаются каждодневно, каждоминутно. А я всего лишь один раз. Но видимо одного раза для меня было достаточно. Потому что я оступился в бездну. И я протянул руки к звездам. За помощью. За советом. Они не имеют права от меня отступиться. Это незаконно. Ведь была же какая-то сделка с небом, договор, пакт! Я ведь только с ними общался, если не считать вещи. Но они имели на все права. Они были свободны. Звезды скрылись за облаками, растворились в ночном небе. Даже они устали от одинокого ворчливого старика.

Свадьба не состоялась. Меня не сжигала ревность. Потому что, как и любовь, она была для меня застывшей формой, антиком, пылящимся на полке. Как и все, все другие чувства. Меня сжигало что-то другое. Необъяснимое. Или объяснимое. Что-то вроде обиды. Понимания, что все могло быть, и ничего не было. И ничего не будет. И я не мог понять, по чьей вине.

Дина и Сенечка не умчались в цыганской кибитке в степь, или поля, или леса. И не разбили там цыганский шатер, чтобы проводить в нем звездные ночи только вдвоем. Я, как всегда, все преувеличивал. Все было гораздо проще. Сенечка, всю жизнь прослуживший на дороге, и ненавидящий автомобили, таки приобрел импортную дорогую машину. Новую модель. С раскосыми злыми глазами и зловещим оскалом. И они с Диной укатили на ней по ровной дороге. Наверно, в какую-нибудь многоэтажку. Впрочем, быть счастливым в полях и лесах тоже преувеличение и выдумки сочинителей. Можно вполне быть счастливым и в блочном доме. У счастья нет географии. И на глобусе места счастья не отмечены.

Дина что-то поняла в этой жизни. И поэтому была счастлива. Это понимание, пожалуй, к ней пришло в один вечер. За круглым столом у Кустодиевского самовара. По которому ползла мерзкая, но до совершенства красивая гусеница. Или в одно утро. Когда бабочка грациозно порхала под потолком. Наверно, Дина подумала, что природа творит невероятные, волшебные вещи. И все имеет логику, и все имеет смысл. И ничего нет случайного. И у каждого из нас есть свой аналог в природе. И своя модель. Кто-то из нас цветы, кто-то сорняк. Кто-то так и остается гусеницей на всю жизнь. А кто-то сразу рождается птицей. Кто-то муравьем, а кто-то клещем. Кто-то в теплице, а кто-то в бескрайних полях. Мы разные. Как и в природе. И у каждого свой образ жизни. Как и в природе. И у каждого может быть будущее счастливым или не очень. Как и в природе. Но для каждого ответ есть, как поступить, чтобы быть счастливым или не быть. И этот ответ нам всегда природа подсказывает. И если бы мы умели прислушиваться. И если бы ответ искали у нее. Но мы не прислушиваемся, не ищем ответ. Мы предпочитаем жить по-своему. И, как правило, в этой жизни проигрываем. Но Дина, похоже, не проиграла. Она сумела понять. Даже, если антикварной лавке предпочла блочную многоэтажку. А не леса и поля. А старику антиквару регулировщика на дороге. А не цыгана. Все равно она сумела понять. Даже если выбрала маленькое счастье, умещающееся в стены блочного дома. Не журавль в небе. И не синица в руках. И не старая курица, несущая золотые яйца. А бабочка у электрической лампочки под потолком. Которая свободна в рамках четырех блочных стен. Но зато не ползает, а летает. И такое бывает счастье.

Я остался один. И что мне с этим одиночеством было делать?

Как-то осенью, когда ливень исполосовал воздух. Молния разорвала деревья в клочья. Ветер пригнул фонари к земле. И поток дождевой воды хлынул по тротуару. Ко мне постучали.

На пороге стоял совершенно мокрый с головы до пят молодой человек. И я хотел спросить, почему он без зонта, но почему-то передумал. И молча пустил его за порог.