Александр Анянов - Рожденные ползать

Глядя на своего озадаченного соперника, он добавил:

— Потренируйся сначала в ясельной группе детсада, прежде чем садиться играть с профессионалами. Это тебе не пуп консервной банкой чесать. Тут думать надо!

Шувалов бросился грудью на столешницу, пытаясь схватить Панина рукой. Но тот, ловкий, мгновенно среагировал и отпрянул в сторону. Умирая со смеху, офицеры смотрели, как выигравший, будто бы в страхе, убегает от проигравшего. Они бегали вокруг стола до тех пор, пока Панин не вписался головой прямо в живот, выходящего из своего кабинета инженера. Тихон охнул, но устоял на ногах.

— Вы что, еще на стоянке не набегались? Хотите вторую смену? — поинтересовался капитан, откашлявшись.

— Нет, не хотим! — раздалось со всех сторон.

— Ладно, выходи строиться. Тягач пришел.

В этот момент, он заметил чью-то личную печать, валяющуюся на полу.

— Вот, раздолбаи! Кто потерял? — грозно вопрошал Тихонов, поднимая находку. — Ты, Панин?

— Никак нет, товарищ капитан, — проверил свое имущество Сашка. — А какой там номер? Покажите-ка…. А, так это Женькина. Петров? Где Петров?

— Убыл уже. Он сегодня ответственный в казарме, — подсказал кто-то.

Инженер протянул печать Панину:

— Передать Петрову, однозначно. Сегодня же! — и повернувшись к остальным, продублировал ранее отданную команду: — Выходи строиться!

Во время посадки в машину, тезка обратился ко мне:

— Слышь, Санек, ты сейчас на ужин?

Я кивнул головой в знак согласия.

— Не в службу, а в дружбу. Занеси Женьке печать. Там тебе от столовой недалеко.

После ужина я тронулся в сторону казармы, где Петров выполнял обязанности «ответственного». Обязанности эти были мне уже известны. Каждый вечер одному из офицеров эскадрильи, полагалось ночевать вместе с солдатами подразделения, чтобы контролировать порядок. Как он мог его контролировать, а главное, зачем, для меня оставалось загадкой. Ведь в казарме уже находились: старший сержант, старшина эскадрильи, дежурный по полку и еще много кого, кто должен был выполнять те же функции. Зачем там еще нужен какой-то «ответственный»? Но, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Женьку я нашел в коридоре казармы рядом с каптеркой. Это было небольшое помещение, где хранилось постельное белье, обмундирование и инвентарь нашей эскадрильи. Петрова со всех сторон обступали пятеро солдат — азербайджанцев. По красному, как у рака лицу моего напарника, я понял, что тот находится в крайней степени возбуждения.

— Ключи от каптерки! Быстро, я сказал! — требовал он, протягивая руку к стоящему перед ним младшему сержанту Мамедову, заведующему каптеркой.

— Зачэм вам? — упрямо повторял тот, опираясь на молчаливую поддержку земляков.

— Я тебе сейчас покажу, «зачэм»! Чтобы после отбоя в каптерке водку не жрали!

— Какая водка? О чем говорыте? Зачэм обижаетэ?

— Ты еще не знаешь, как я могу тебя обидеть! Ключи!

— Это ви так говорытэ, потому что ви офицэр. Потому что я вам отвэтить нэ могу.

— Что, ты сказал? Ты это серьезно? А ну пошли, — Женя сразу повеселел. Кожа на его лице снова приобрела нормальный оттенок.

— Ага, а завтра командыр жаловаться побегишьте?

— Кто, я? Сам, смотри, не побеги. Открывай, давай, каптерку, — Петров потянул Мамедова за рукав к двери. — Или ты испугался?

Каптерщик, почти на голову возвышавшийся над офицером, презрительно посмотрел на него сверху вниз.

— Кто ыспугался? Я ыспугался? Я ныкого нэ боюс! — и стал открывать дверь.

Я растерянно смотрел на земляков Мамедова, не совсем представляя, как нужно вести себя в таком случае. Они, в свою очередь уставились на меня.

Вначале в каптерке было тихо. Потом послышался шум возни, звуки падающих предметов, сдавленные крики. Еще через пару минут появился Женя, прижимающий к губе носовой платок:

— Вот же, черт длиннорукий. Достал все-таки…

Увидев переминающихся с ноги на ногу солдат, он ткнул пальцем в сторону каптерки:

— Ну что уставились? Идите, забирайте своего придурка. И предупреждаю, это только начало. Если еще жалобы услышу, что вы кого-то хоть пальцем тронули, буду разбирать с каждым отдельно!

Сказав это, Петров устремился к туалету. Когда он уже удалился от меня шагов на двадцать, я внезапно вспомнил, зачем приходил и бросился ему вдогонку.

Металлическая передняя кромка снегоуборочной лопаты противно скребла по бетонке. Снег валил крупными белыми хлопьями, и я уже с трудом различал Петрова, который невдалеке, как и я, чистил подъездную рулежку к своему укрытию.

Не знаю, за что получают деньги наши метеорологи, но сегодня опять вытащили самолеты для полетов впустую. Приближался крупный снежный заряд — пришлось возвращаться назад в зону. Он не заставил себя долго ждать и вскоре воздух наполнился миллиардами белых мух, атакующих землю. Немедленно поступила команда техникам на уборку снега. И вот, обеспечивая круглосуточную боеготовность полка, мы гребем свои рулежки, в то время, когда батальон обеспечения бросил все свои силы на очистку взлетной полосы.

«Вжик-вжик». Методично ходит взад-вперед моя лопата. Дело продвигается медленно — снег падает почти с такой же скоростью, что я работаю. Стоит очистить рулежку с начала до конца, а на ней уже лежит почти такой же слой. «Вжик-вжик». Сгреб-кинул. Сгреб-кинул. Сгреб-ки….

Внезапно мою поясницу пронзила резкая боль. Казалось, будто кто-то загнал в позвоночник раскаленный гвоздь. Согнувшись почти пополам, я оперся на лопату, пытаясь найти наиболее безболезненное положение. Что произошло, мне стало понятно сразу.

Однажды, когда я еще был студентом 2-го курса института, нас послали в колхоз на картошку. Несколько дней пришлось поползать на четвереньках по полю под проливным дождем. Поэтому когда возникла потребность выделить двух человек на работу в картофелехранилище, я с радостью вызвался. Работа была не сложной — наполняй мешки картошкой, да складывай в гурты.

Поначалу все было здорово, пока после двадцатого мешка у меня не произошел тот самый, первый в моей жизни прострел поясницы. Я согнулся и медленно сполз на землю прямо там, где стоял. Меня тут же на попутке отвезли в колхозную гостиницу, где я благополучно пролежал на койке в позе зародыша почти целую неделю. Только после этого мне удалось встать и потихоньку двигаться. Опыт был короткий, но достаточно запоминающийся. С того раза я понял, что при приступе радикулита существуют только два лекарства: время и тепло.

Однако к сегодняшней ситуации этот опыт мало подходил. Лечь прямо на снег на холодную бетонку — настоящее самоубийство. Уже через полчаса от меня останется только окоченевший занесенный снегом труп. Я решил постоять немного, потом потихоньку доползти до своих товарищей и попросить о помощи в уборке моего участка.