Александр Анянов - Рожденные ползать

— Что ты делаешь?

Шувалов вздрогнул от неожиданности. Он не слышал, как на кухню вошла хозяйка.

— Я нож искал. Вот, увидел и заинтересовался, — смущенно словно бы его поймали на месте преступления, объяснил гость.

— Нет, ничего, пожалуйста. Хотя, чего уж там интересного, — Яковлева безразлично пожала плечами.

— Откуда у тебя этот рисунок?

— Это — мой.

— Твой?! А кто на нем?

— Я.

Славка ошалело посмотрел на красивое лицо, изображенное на листе. Потом снова перевел взгляд на обыкновенное, ничем не выдающееся, Наташино и лишь изумленно выдохнул:

— Ты?!

Увидев в его глазах недоумение, девушка внезапно покраснела и, слегка запинаясь, пояснила:

— Такой, я себя вижу во сне.

— Во сне…, — как эхо повторил Шувалов и замолчал, не зная, что добавить.

— Это очень смешно? — Наташа пришла в себя и теперь смотрела в сторону, с обидой прикусив губу.

— Нет, нет! Мне очень понравилось, правда! — опомнившись, поспешно отозвался гость.

— Ну, все. Хватит! Не люблю, когда меня держат за дурочку. Дай, я сложу ложки назад.

— Послушай, а у тебя есть еще? — внезапно поинтересовался Славка.

— Что еще? — ошеломленно спросила хозяйка.

— Рисунки, конечно.

Яковлева посмотрела Шувалову прямо в глаза испытывающим взглядом. Вероятно, было там что-то такое, от чего, после длинной паузы, она вздохнула, вытащила из шкафа большую папку для эскизов и, молча протянула Славке. Тот бережно открыл ее.

В пухлой папке с изрядно потрепанными углами находилось множество рисунков. С них на Шувалова смотрели звезды, горящие под водой; звери с человеческими лицами; древние готические замки, отражающиеся в речной глади и фантастические цветы. Сюжеты — самые различные. Единственное, что их всех объединяло — они были выполнены в одной и той же манере, угольком или черным мелом.

Офицер одну за другой перебирал работы и не мог поверить своим глазам. Славка, конечно, обладал многими недостатками, но художественный вкус получил в наследство от матери отменный. Для него не оставалось ни малейшего сомнения, что Наташа необычайно талантлива.

— Кто учил тебя рисовать? — поинтересовался он, когда пролистал папку до конца.

— Никто. Наверное, это в отца. Он у меня работает реставратором в Эрмитаже. Ему тоже очень нравились мои рисунки.

— Ты когда-нибудь выставляла их?

— Боже, о чем ты говоришь! Это просто для себя. Когда я рисую, мне становится легче. Я ведь, в сущности, очень одинокий человек. Если бы не Петька…

— А ты пробовала рисовать акварелью или маслом? — нетерпеливо перебил ее Шувалов.

— Пробовала, но мне это не подходит.

— Техника сложнее?

— Нет. Просто краски наполняют картину содержанием и придают ей форму, но за пестротой теряется душа. Мне кажется, что, только рисуя черным по белому, можно показать ее. Только такой рисунок может быть правдив и до конца искренен. Это, как обнаженный человек. Нет больше длинной юбки, корсета или накладных плеч. Ты такой, как есть. Не лучше и не хуже. Ты такой, каким пришел в этот мир, когда впервые почувствовал душу внутри себя и заплакал от радости. И душа твоя была открыта всему миру, потому что ты еще не знал, что ее нужно прятать. Что открытая душа — это иногда очень больно…. Таким же человек уходит отсюда, потому что, нет ничего честнее смерти. И она тоже, черно-белая, как зебра.

Славка сделал вид, что внимательно изучает очередную работу, чтобы скрыть свое волнение, но потом все-таки не выдержал:

— Это же…. Так же нельзя! Это нельзя прятать в кухонном шкафу, как хлам и ставить на них чайники. Эти рисунки должны видеть все. Ты бы, ну, я не знаю…. Хоть бы у себя дома повесила.

— Я хотела повесить, но Коля был против. Он всегда ругался, когда я рисовала. Считал, что я занимаюсь ерундой и ворую время у ребенка.

Шувалов едва не взвыл. Опять — капитан. Он даже мертвый не дает ему покоя. Сейчас он ненавидел его, как никогда сильно.

— Коля. Этот твой Коля…, — начал, было, Славка.

— Что, Коля? — в мягком голосе Яковлевой неожиданно проскочила металлическая нотка. Стало ясно — еще одно слово и все опять закончится ссорой, как сегодня утром.

Шувалов прикусил язык и вдруг неожиданно все понял. Вдруг, так ясно увидел и осознал то, что уже давно жило в его подсознании, но в чем он боялся признаться даже самому себе. Ему было ужасно неприятно, каждый раз, когда Наташа вспоминала своего бывшего мужа. И все это сильно походило на обыкновенную и пошлую ревность.

«Боже, что за глупости!» — обозлился сам на себя Славка. — «Что ты мелешь?! Сам то хоть понимаешь? Яковлев мне был совершенно безразличен, всегда. А уж сейчас, и подавно. Так и скажу об этом».

Но вместо задуманного, с его губ неожиданно сорвалось:

— Ты любила его?

В глазах Наташи в одно мгновение промелькнула целая гамма чувств. Шувалов мог поклясться, что и страх там был тоже, как будто он случайно узнал чужую тайну, наглухо закрытую от посторонних. Яковлева, наконец, взяла себя в руки и сухо заметила:

— Это касается только меня. Я надеюсь, ты не ждешь ответа на свой вопрос?

— Ответь, пожалуйста! Для меня это очень важно! Очень! — в голосе Славки слышалось столько мольбы, что женщина сдалась.

— Ты хочешь честный ответ? — спросила она после некоторых размышлений.

— Да, только честный!

— Не знаю.

— Ты обещала ответить честно. А это не похоже на правду.

— Если бы я сказала «да» — это было бы неправдой. Но если бы — «нет», боюсь неправдой тоже. Значит, получается, что «не знаю» — это и есть единственно правдивый ответ. А что такое, вообще, «любовь»? Для тебя?

— Для меня? Сложный вопрос…. Если в двух словах…. Это, когда ты падаешь в пропасть, которая так глубока, что нельзя увидеть дна. Ты летишь и, тебе хочется петь от радости, потому, что сбылась твоя мечта — свободно летать, как летают птицы. Но ты знаешь, что твой полет обязательно рано или поздно закончится падением на острые камни. И только ты вспоминаешь об этом, как тебе становится очень страшно. Но, через несколько мгновений, страх снова отступает, потому что ты понимаешь — не всем выпадает такое счастье. Потому что многим не дано познать этого никогда. Потому что за одну минуту такого полета, человек готов иногда заплатить своей жизнью. А так, как пропасть бездонна, ты веришь, что и счастье твое будет вечным, как это падение. И умрете вы вместе в один день. Умрете прямо в полете, не выпуская рук, друг друга. Умрете счастливыми, так и не успев долететь до дна.

— Хорошо, только немного грустно. Хотя…. Ведь у каждой пропасти есть край. Может лучше не подходить к нему слишком близко?

— Мне кажется, что ты боишься жизни. Хорошо, тогда и ты скажи, что такое «любовь» для тебя?

Вместо ответа, Яковлева порылась в альбоме и достала оттуда рисунок. Там были изображены какие-то непонятные кривые линии, круги, мелкие бесформенные детали. Славка смотрел на него, вначале ничего не понимая.