Джеймс Баллард - Суперканны

— Не думаю, — Она положила руку на столешницу, которую сотрясала моя дрожащая левая коленка. — Вы по-прежнему счастливы в «Эдем-Олимпии»?

— В целом — да.

— Жизнь там нелегкая. Кажется, что все ясно, но… по крайней мере, боль обостряет ум.

Я тепло пожал ей руку, радуясь тому, что мне нет нужды рассказывать этой умной женщине обо всем.

Когда мы выходили из кафе, байкеры меняли позы за своим уличным столиком. Мадам Дюваль перешагнула через вытянутую ногу в ботинке, а я дождался, когда его владелец отобьет об асфальт расшатавшуюся подковку. Прислонясь к двери, я заметил русоволосого человека с соломенной шляпой в руке — он стоял у припаркованного «рено». Листок, прикрепленный к внутренней стороне лобового стекла (для умиротворения дорожной полиции), извещал, что за рулем доктор или ветеринар, спешащий по срочному вызову. Он повернулся спиной к кафе и принялся изучать карту Лазурного берега.

— Мелдрам…

Я узнал австралийского редактора «Ривьера ньюс». Он наблюдал за отражением мадам Дюваль в стекле пассажирского окна, и я догадался, что ему уже известно, кто выйдет за ней из киберкафе.

Я простился с мадам Дюваль и дождался, когда она доберется до входа в свою парадную. Шествуя к лифту парковки, я увидел, что теперь Мелдрам сидит в «рено» в пятидесяти ярдах от выезда из гаража.

Я спустился на нижний этаж, где был припаркован мой «ягуар», и, когда открыл дверь, к моим ногам упала карточка. Кто-то отпер дверь, а потом осторожно закрыл ее, прижав карточку к порожку. Запасной набор ключей от «ягуара» был только у одного человека. Я прочел:

Пол, оставь «ягуар» здесь. Моя машина с поднятой крышей в соседнем ряду. Ключи под твоим сиденьем. Постарайся, чтобы тебя не видели, когда будешь выезжать. Встретимся в ле-гарупской церкви, около маяка на мысе Антиб.

Осенявшая мрачную тишину этих сводов позолоченная деревянная статуя Богоматери Благополучного Возвращения была почти невидима в темноте, которая заполняла боковые приделы скромной церквушки. Две женщины в бомбазиновых платьях и темных косынках сидели на передней скамье, погруженные в свои мысли об умерших мужьях или детях. Я купил десятифранковую свечу и понес дрожащий огонек по боковому проходу. Десятки пожертвований висели на стенах — напоминания о морских катастрофах, воздушных или дорожных происшествиях; рядом со многими были выцветшие фотографии или газетные вырезки. Лица мертвецов обрамляли латунные медальоны и пластиковые рамки: смеющаяся школьница — с затонувшего в Ницце парома, моряки, погибшие во время войны, антибские рыбаки, потопленные танкером, три аквалангиста, утонувшие в море неподалеку от церкви, которая увековечила память об их смерти. Среди старомодного скопления пыльных шелковых флагов и моделей паровых яхт девятнадцатого века была коробка с прозрачной крышкой, под которой виднелась вылепленная из пластилина модель потерпевшего катастрофу самолета. На поломанных крыльях можно было различить отпечатки детских пальцев.

Открылась дверь, и короткий луч света проник в это хранилище скорби. Женщина в широкополой шляпе и черном брючном костюме закрыла за собой дверь и вгляделась в темноту.

— Франсес? — Со свечой в руках я, пройдя между скамеек, поднес пламя к лицу женщины. На ее нервных губах и приспущенных веках заплясали тени. — Мадам, извините, вы?..

— Пол? Наконец-то. Пойдем отсюда.

Она открыла деревянную дверь, и на нее хлынул поток света — как на труп в открытом гробу. Сзади со своих мест поднялись две женщины и направились к выходу. Когда они вышли на солнце, я узнал мадам Кордье и мадам Менар, шоферских вдов, которых я видел в квартире в Пор-ла-Галер.

Заговорив с Франсес, они повернулись ко мне спиной, словно опасаясь, что я сообщу о них властям «Эдем-Олимпии». Наскоро поблагодарив ее, они сразу же заторопились к такси, ожидавшему их на парковке.

Франсес помахала им вслед, но, чтобы взглянуть на меня, у нее словно не осталось сил. Ее рука беспомощно упала. Она похудела с тех пор, как я видел ее в последний раз, и не сразу прикоснулась к моему плечу, сомневаясь — тот ли перед ней, кого она знала прежде. Она на секунду задержала мою руку в своей, пытаясь напомнить себе, что когда-то мы были любовниками. Призраки былых чувств, казалось, собрались вместе на ее встревоженном лице — и сразу же рассеялись.

— Франсес?.. Я рад тебя видеть.

— Подожди. Я здесь не могу дышать.

Я пошел за ней по неровной площадке, вокруг церкви — к соснам, защищавшим ле-гарупское плато. Мощная подзорная труба на штативе была направлена на мыс Антиб: опусти монетку — и увидишь панораму Ривьеры от Суперканн до Жуан-ле-Пена, от забитой судами Антибской гавани за крепостной стеной, построенной при Наполеоне, до жилого комплекса Марина-Бе-дез-Анж. На посадку в аэропорт Ниццы заходил воздушный лайнер — его крылатая тень скользила по зданиям отелей, стоявших фасадами к глиссаде {85} 85 Глиссада — в авиации: траектория полета воздушного судна при снижении. .

— Франсес, успокойся, пожалуйста. Никто за мной следом не ехал. — Я хотел ее обнять, но она отошла в сторону и ухватилась за подзорную трубу. Я знал, что она думает о чем угодно, только не обо мне. Постукивая рукой по корпусу, она смотрела, как отъезжает такси с двумя вдовами. — Шоферские вдовы? — спросил я. — Что они здесь делали?

— Хотели посмотреть церковь. Она посвящена душам путешественников. Я их подобрала на вокзале в Антибе.

— И я испортил им впечатление?

— Вряд ли. А почему ты так решил?

— Они смотрели на меня…

— Они очень подозрительные. Слухи-то всякие ходят. Тебя видели на некоторых «ратиссажах». Они считают, что ты из «Эдем-Олимпии».

— Я и есть из «Эдем-Олимпии».

— Вот поэтому-то я и здесь. — Она выдавила натужную улыбку, пытаясь уверить себя в том, что, мы все еще близкие друзья. — Пол, мне нужно было уехать. Эта ужасная история с Цандером. Я удрала через ближайший выход.

— Я чувствовал то же самое. — Я пытался заглянуть в ее глаза под ниспадающими полями соломенной шляпки. — И куда же ты делась?

— В Ментону. Поселилась в гостиничке у старого города. Там живет мой друг, которого я хотела увидеть, — отставной судья. Мне нужен был его совет.

— Надеюсь, ты им воспользовалась. В «Эдем-Олимпии» все начинает трещать по швам.

— Только теперь? — Она кинула на меня встревоженный взгляд. — И года не прошло.

— Это неправда. Я только ждал подходящего момента.

— Ждал? Это слишком просто. Ты мог так ждать бесконечно.

Мы шли под деревьями к объездной дороге у маяка, где я припарковал БМВ. Когда она брала у меня ключи, я заметил ее нестриженые облезшие ногти.