Юлия Винер - Место для жизни. Квартирные рассказы

Зельды, раз уж встретились у подъезда, – так хоть с этой Рут. На самом деле в глубине души Хана восхищалась суховатой независимостью соседки и никогда не знала, что та говорит всерьез, а что в насмешку, поэтому приходилось все время напоминать себе о неполноценности этой нищенки и о своем превосходстве.

– Ты куда, к кошкам? – спросила Хана, кивая на мешок в руках Рут.

– К ним.

Самое для нее подходящее занятие. Хана знала, что Рут ходит в соседний сквер и там крошит черствые булки и пирожки для уличных кошек и воробьев. Они и познакомились-то благодаря кошкам. Хана кошками не интересовалась, но однажды, давно уже, увидела у подъезда соседку с крошечным котенком на руках. Маленькое все умилительно, и она остановилась:

– Какая лапочка!

– Вы ведь здесь живете, наверху, правда? – сказала соседка.

Короче, каким-то непонятным образом она убедила Хану взять этого подобранного на помойке котенка на день-другой, пока она подыщет ему пристанище. У меня, она сказала, неподходящие жилищные условия для младенцев. Хана пришла домой с котенком в горсти и долго смотрела на него с недоумением. Как это она мне его всучила? Ишь умная какая.

Пойду сейчас и отдам, какое мне дело до ее жилищных условий, нечего было подбирать.

Но лень было спускаться вниз, потом опять подниматься, а котенок пригрелся в руке и так замурлыкал, что рука дрожала. Знает, паршивец, чем разжалобить. Черт с ним, пообедаю сперва, отдохну, вечером схожу и отдам.

Но вечером не отдала, и через день не отдала, и через месяц, и через год. Паршивец оказался паршивкой, и так ее Хана и звала, пока Рут при очередной случайной встрече не сказала, что ее зовут Зельда.

Дурацкое имя, сказала Хана недовольно, чтобы та не подумала, что она ей так легко простила подвох. Рут, как всегда, пожала плечами и сказала, что можно дать любое другое имя. Да чего уж теперь, проворчала Хана, Зельда так Зельда. Но что за имя такое дурацкое?

Рут ответила, что так звали одну замечательную женщину, но дальше не объяснила.

И вот теперь выбросить эту пожилую толстую кошку Зельду? Вырастить, выкормить животное, прожить с ним годы, денег на него потратить кучу, к ветеринару таскать, с исцарапанными руками вечно ходить – и выкинуть?

– Тебе что, эта кошка важнее внука, чтоб ему было где жить? – спросила дочь, которая проводила в жизнь свои планы медленно, но неуклонно.

– А что ты думаешь, может, и важнее, – с вызовом ответила Хана. Он молодой и сам о себе позаботится, а она что?

– Да? А ты что? О тебе кто позаботится? Ты вот посмотри, посмотри. -

Ривка поддернула обе штанины и показала матери свои изуродованные венами, опухшие ноги. – Ты думаешь, я вечно буду к тебе ездить и помогать?

Это было серьезное соображение. Глядишь, еще состарится раньше меня, с досадой подумала Хана, и чего я поторопилась так рано ее рожать.

Она забыла, что в ее время рожали детей не когда хотели, а когда приходилось.

Но бросить квартиру, в которой прожила всю жизнь? Предположим, с

Зельдой что-нибудь придумаем. Или Ривка пусть терпит, уколы пусть делает какие-нибудь. Но бросить квартиру, где каждый уголок с тобой говорит, где каждая вещь десятилетиями стоит на своем единственном месте, где весь воздух пропитан приятными запахами давних вкусных блюд и ароматами моющих средств, где каждая плитка в полу вымыта и вытерта тысячи, тысячи раз?

При этой мысли Хана поскорее вытащила ведро и швабру и принялась замывать следы, оставленные неряхой Ривкой на сияющем полу. Нельзя же, она ждала к обеду гостя, незнакомого родственника из Америки.

Немедленно пришла Зельда и принялась страстно кататься по сырым плиткам – для нее средство для пола было лучше всякой валерьянки.

Хана отпихивала ее шваброй и ногой, но эту толстую паршивку так просто не сгонишь, тяжелая и упрямая, сгонишь с одного места, а она уже развалилась пузом кверху на другом и опять катается. Да брысь ты, паршивка, дай домыть…

И тут раздался раздирающий уши грохот.

Кошка взвилась в воздух и метнулась к открытому окну, пол содрогнулся у Ханы под ногами, с потолка посыпались куски штукатурки. С улицы неслись вопли, звон стекла, на соседней автостоянке верещали на разные голоса сигнальные устройства.

Взрыв произошел у самого подъезда, у входа в кондитерскую. Хана выскочила в толпу, обежала кругом весь дом, снова пробилась к подъезду, уже оцепленному полицией, заскочила даже в разгромленную лавку, где смутно разглядела на полу куски бетона, груды стекла и всяких булок, а среди них соседку Рут и несколько других тел, еще не накрытых. Но Зельды нигде не было.

– Зельда! Зельда! – непрерывно звала Хана. – Зельда, паршивка!

Зельда, кисонька моя!

Она металась среди спасателей и работников «скорой помощи», снова обегала дом, ускользала от полицейских и звала, звала, пока ее силой не загнали в подъезд и не заставили вернуться домой.

Она и потом еще много дней искала, когда все вернулось в норму.

Когда от взрыва не осталось и следов, когда все стекла были вставлены, а булочная-кондитерская отстроена и отделана заново.

Искала на соседних улицах, во дворах, на помойках. Но так и не нашла.

И ей стало все равно. Дочь торопила с переездом, и она согласилась, ей было все равно. У нее теперь не было здесь ни кошки Зельды, ни даже неприступной соседки Рут. А была только вот эта квартира, но что квартира, всего лишь место для жизни. Не все ли равно, где жить.

Пусть в ней живет внук Яир, он хороший мальчик.

Но внук Яир не захотел жить в этой квартире. Женился на своей американке и уехал к ней в Америку. И квартиру продали Ами, жильцу с верхнего этажа, который давно к ней приценивался.

Шайке привык всегда быть молодым, красивым и сильным. Таким он видел себя сам, и таким видели его другие: молодым, красивым и сильным – и удачливым.

Настоящей профессии у Шайке не было, образование небольшое, но он был ловок и сообразителен и приобрел много всякого умения. Рано бросив школу, он еще до армии поработал на подхвате в фирме сантехников. Усвоив слесарные азы, он перешел к электрикам и там тоже набрался сноровки. В армии научился водить грузовик и управлять бульдозером, а после армии поработал немного в столярной мастерской, потом у архитектора, присмотрелся к чертежам, потом у скульптора, научился немного обращаться с камнем, да всех этих работ и не перечислишь, где он поучился, даже бухгалтерию слегка тронул, и везде он пришелся к месту, везде ему предлагали остаться, освоить профессию как следует, получить диплом. Но ему не нравилось работать на хозяина, сам себе хотел быть хозяином и в таком деле, где заработок будет надежный и постоянный.

Дел таких он знал два: либо надгробные памятники для мертвых, либо жилье для живых. И то, и другое никогда не выходило из моды.