Валерий Шелегов - Батя

«Нарядная» рядом с котельной. Вызвал милицию из посёлка, сдал парня с пьяной бабёнкой в «вытрезвитель». Достали «шерстяные»!

Утром звонит Батя:

— Весь свет ты, брат, насмешил. Где кочегара искать? Теперь, сам работай…

Справедливо. В артели правило: не можешь — не берись. Смену кидал лопатой уголь в топку, пока главный инженер Совков нашел человека для постоянной работы.

До артели Совков Виктор Петрович служил вторым секретарем райкома партии Оймяконского района. Строгий мужик. До райкома обретался главным инженером прииска «Октябрьский».

В годы «секретарства» Совков изредка захаживал ко мне на улицу Советскую, где в ветхом бараке времён «Дальстроя», я имел отдельную комнатку. Этот «рабочий кабинет» администрация посёлка «выделила» мне под давлением Совкова. С жильём на Севере — проблема.

В прошлом «оружейка» «опер отряда ГУЛАГа», последние годы пустовала под замком. Комнатка восемь квадратов. От батареи водяного отопления согрета; летом под полом вода. Я побелил стены, перевёз от Натальи письменный стол и спальную кушетку. Окончательно поселился там, чтобы «учиться заочно в Литинституте». Пришлось уйти из семьи. Однажды декабрьским утром, вернувшись из общежития геологов от «поэтов», обнаружил на крыльце квартиры свой чемодан с вещами.

— Кадет проклятый! Убирайся к своим поэтам! — проводила Наталья криком в форточку.

— Ищи себе в другом месте «кабинет»! Дуру нашел…

Спорить не стал. Потащился с чемоданом по морозу на старую почту. Там работал электромонтёром Борис Душечкин, колымский поэт. Он пристроил меня в радиомастерской на первое время.

Неделю спал на снятых с петель дверях, пока отыскался свободный угол в коммунальных службах посёлка. Письмо от Союза писателей с просьбой выделить мне «отдельное жильё», как «члену Союза писателей», в райисполкоме имелось.

Таким образом, мой уход из семьи — на три года до завершения учёбы в Литинституте, во многом определил мою дальнейшую творческую судьбу. У меня не осталось выбора. Только писать. Другой работы не имелось…

В эту «оружейку» и захаживал второй секретарь райкома партии Виктор Петрович Совков. Грехи замаливал.

После «отмены» Съездом народных депутатов СССР в Конституции «5-го пункта» — о роли партии — «руководящей и направляющей». Райком партии в Оймяконском районе скоро ликвидировался. На последнюю партконференцию, проходившую в Усть-Нере, делегаты меня не пустили. Я не состоял в компартии, пришёл как литератор, чтобы «зафиксировать историю».

Совков грубовато упрекнул:

— Есть и без тебя кому историю писать.

Среди «делегатов» много с приисков. Лишь Клеймёнов душевно поздоровался за руку. Хотя и мало знакомы. Остальные с опаской огибали холл, где стоял у высокого окна и ждал решения: «пустят или не пустят»?

Делегаты партконференции района проголосовали: «не пущать».

В артель «Мир» Совков и я пришли к Клеймёнову в один год. Совков — главным инженером. Я?

Батя сказал так:

— Занимайся своим делом. Мы не бедные. Одного писателя прокормим.

Я упёрся. Просился «учеником» на бульдозер «Т-330» Челябинского завода.

— Учиться надо в Алдане. Зачем тебе это надо? — кисло отмахнулся Батя.

— На тракторах — электроника, — гнул упрямо свою линию.

Клеймёнов хорошо подумал. Скоротечные решения не в его духе. На бульдозерах японского и челябинского производства работали мужики с десятилетним стажем; постоянные кадры артели. Доверить дорогую технику мне, казалось, безумием. Но Клеймёнов потому и Батя, что понимал суть человека. Мотив настоящего старателя.

— Хорошо. Надеюсь, трактором управлять научишься, — согласился.

Совков упёрся:

— Голову снимет технадзор. Выбирай любую работу — слова не скажу. К технике — не допущу.

Клеймёнов развел руками.

— Петровича ещё могу уговорить. А вот Технадзор — бессилен. Иди, не морочь себе и нам голову. У тебя есть работа — пиши.

К Клеймёнову в «Мир» пришёл четыре года назад. Он сам позвал.

— Валера, я знаю, что тебе тяжело. Приходи, потолкуем. Я тебе помогу, — однажды в феврале позвонил он.

Телефонный звонок Клеймёнова был неожиданным. Мы даже не знакомы.

Председателя артели «Мир» знал понаслышке. Начальник Госпожнадзора майор Попов мой друг. Он «инспектировал» артели и общался с председателями лично. О Клеймёнове отзывался душевно. Жил я трудно. Нигде не служил. Наталья нервничала. Газетных денег едва хватало на папиросы. Коля Шелях, младшенький сродный брат из Сибири — «старался» в артели «Западной» у Бушмакина, и каждый год помогал деньгами для поездки в столицу. Учился на третьем курсе Литинститута. Готовилась к изданию первая книга. По рукописи книги и публикациям в журналах меня приняли в Союз писателей СССР.

На приглашение Клеймёнова отозвался.

Пришел.

В конторе «Мира» тесно от старателей. Галдёж.

— Тихо!

И наступила тишина. Только запели хрустальные брюлики люстры под высоким потолком. Такой у председателя сочный и мощный баритон.

— Вот, Сан Саныч! Пришел русский писатель. У него есть то, чего мы с тобой не купим на всё наше золото — душа! Придумай ему должность. Положи оклад. И пусть он занимается своим делом. Пустяками человека не беспокоить.

Сказано это было Губареву Сан Санычу, его заму по кадрам. Мне уступили край стола. Сан Саныч подсунул чистый листок бумаги.

— Распишись. Число не ставь. Номер счета есть? Жене на книжку? Хорошо…Текст заявления напишет отдел кадров.

Народ схлынул быстро. Остались мы в кабинете с глазу на глаз. Клеймёнов вытиснулся из своего кресла во главе долгого стола; в узком проходе в паре шагов от меня остановился у карты СССР на стене кабинета.

— Валера, скоро русские начнут отсюда разбегаться. Тяжёлые времена нас всех ждут. Вот карта страны. Ткни пальцем в любой город, и я куплю тебе там квартиру. Проплачу из своего председательского фонда.

Я помолчал, пораженный предложением. Мне, конечно, было многое известно о старателях. Клеймёнов завидно, по отзывам людей, отличался от своих коллег — председателей. Золотодобывающая артель — такая мельница, что любого сотрет в порошок, если станешь показывать норов. И уж точно, работа там не для поэтов. У Бати работать было безопасно людям в том смысле, что он сам любил неординарных людей, выслушивал их и не обижал. Хотя боялись Батю его заместители до тряскости в коленях и до заикания. Гигант внешне, он и в делах и поступках не проявлял мелочности, не жил злопамятным и сволочным. «Каждому — своё», — вершил справедливо. Народ знал это. И устроиться работать в «Мир» было не так просто. Сволочной народишко сам отсеивался.

Я молчал, сбитый с толку:

Кто я есть такой? За какие заслуги.