Андрей Матвеев - Жизнь с призраками

Вот сейчас докурит и позвонит.

В дверь стучат.

Это та пара из Москвы, с которой они ездили на экскурсию в замок. Интересно, а чего он так повелся на эту историю про сокровища? С детства ведь не дурак, и развести его на подобное невозможно, но тут что-то как торкнуло, хотя, может, просто скучно?

Бодрум бесит его, все из-за этого. Он никогда не чувствовал себя еще таким чужим, несмотря на все плюсики, что показывает счетчик. Неправильный город с этими белыми домами и серой громадой замка, хотя не так уж он и громаден, если быть объективным. Но он мешает, будто постоянно напоминает о том, что вот он, замок этот, был, есть и будет, как и море, омывающее его стены, а он, Арнольд, исчезнет и даже не превратится в призрака. Наподобие того, что примерещился ему в тот час начала жары, когда этот соотечественник вывел их из подземной тюрьмы и они опять начали подниматься по крутым ступеням. Илона, жена москвича, так вспотела, что у нее вся белая блузка стала мокрой. Несмотря на возраст, она еще ничего и явно смотрит на него с интересом.

Пора бы открыть дверь. Так он и думал, что это она. Была бы лет на пять помоложе, а лучше на десять. Отсутствие жены дает себя знать, а про проституток до Стамбула и думать нечего, да и потом, будет ли время, всего два дня, а дел много, не только ведь визит к портному, надо еще провести ряд встреч, эндорфины, эндозипины, когда количество нулей в конце увеличивается, то первых становится больше и жить становится лучше. Хорошо, что она без мужа, привет, заходи!

— Ты пойдешь с нами на ужин?

На ней простенькая маечка, под которой явно нет лифчика. Сегодняшняя озабоченность начинает ему мешать. Дома в таких случаях хватает одного телефонного звонка, но сейчас он не дома. Вообще в таком возрасте маечки уже не носят, хотя это она явно специально, чтобы посмотреть на реакцию, видимо, ей тут тоже скучно.

— Анатолий где?

— Где обычно!

Это значит, что муж ее сидит у бара и вливает в себя очередную кружку пива. Или чего покрепче. Он так с утра и до вечера, если они в отеле.

Что-то подсказывает ему, что лучше вести себя корректно. От этой дамочки потом не отвязаться, а зачем ему это нужно? Хотя она хочет, это чувствуется даже по запаху, от нее пахнет не только парфюмом, но и вожделением, наверное, уже вся намокла, что за дурацкое имя, Илона, надо же такое придумать!

— Так мы идем?

— Выпить хочешь?

Глаза у нее вот только ледяные, как у змеи. Если не смотреть в глаза, то даже можно испытать желание, но стоит лишь заглянуть в эти холодные пустышки, как оно пропадает напрочь, или он чего-то сейчас опять себе придумывает? Крашеная блондинка, как и положено даме ее возраста. Чем больше за тридцать, тем крашеннее. Когда он смотрит на таких, то всегда забавляется тем, что пытается представить себе цвет их волос на лобке. Некоторые красят и там, а другие оставляют, если, конечно, там все не выбрито гладко-гладко, хотя этого он не любит.

Он разливает вино, Илона садится в кресло и закидывает ногу на ногу. Какие они все одинаковые. Если хочешь показать ноги, то надо сесть именно так. Сколько их уже у него было? Иногда ему кажется, что всего в жизни он добился ради женщин. Красавцем его назвать нельзя, и были времена, когда он был мало кому нужен, но они давно в прошлом. Нет, дело не в его деньгах, но они дают харизму, и именно она заставляет женщин становится податливыми. Купить можно все и всех, он в этом убежден, пусть даже кто-то не продастся за одну сумму, но всегда можно предложить другую или же найти неденежный эквивалент.

Может, спросить, сколько она стоит?

Арнольд начинает смеяться.

— Ты чего?

— Хочешь еще? — спрашивает он и доливает ей вина в бокал.

В ближайшем ресторане начинает звучать турецкая музыка, он терпеть не может эти завывания, кажется, что они все плачут и плачут, никакой радости, хотя они вообще другие, интересно, а их женщины похожи на наших?

— У нас еще есть время! — говорит Илона, и в ее глазах проскальзывают змейки.

Если ничего не случится, то он не удержится, но ведь этого она и ждет. И тогда в файле появится очередная запись, хотя Господь временами уберегает неразумных ради спасения души и посылает им знак.

Мобильный начинает громко исполнять песню Чебурашки, какой-то незнакомый номер, видимо, местный, кто бы это мог быть?

Я давно уже понял, что если не хочу чего-то, то обязательно это сделаю. Так получилось и со звонком Арнольду.

«Через час, позвоню через час!» — подумал я и полез в карман за телефоном.

Соединение миров есть бритва Оккама. Или просто бритва, хотя в том, что «не следует привлекать новые сущности без самой крайней на то необходимости», есть нечто завораживающее, в отличие от простого прикосновения металла к горлу.

Стоит ли говорить, что Арнольд ждал моего звонка.

Мне часто доводилось сидеть без работы. Временами это вызывало приступы отчаяния, вплоть до мыслей о самоубийстве. Порою же наоборот, я становился счастливым от внезапно обретенной свободы, пусть у нее и был полынный привкус нищеты. Иногда не было денег даже на хлеб и сигареты, но я не помню, чтобы хоть раз моя собака осталась голодной. Последний такой период случился лет пять назад, и матушка, и пес были еще живы. Сложнее всего было с матерью, она жутко обижалась, что я не присылал ей тогда денег, и комплекс плохого сына пульсировал все сильнее и болезненнее, как флюс. Вот только возникшую боль нельзя было унять ни содой, ни шалфеем, ни фурацилином. Даже хирург не смог бы помочь мне со всеми его стальными блестяшками, стерилизованными и приготовленными к работе уютной медсестрой. Предположим, что крашеной блондинкой за сорок, матерью троих детей, ни разу не испытавшей оргазма, пусть и честно удовлетворяющей все прихоти мужа, метаясь между любовью и ненавистью, как теннисный мяч над кортом. Я лениво придумываю себе ее образ, распаленный жарой и полуденным бездельем. Тем более что совсем недавно опять был ошарашен встречей с призраком матери, а после этого, как и следовало ожидать, вновь оказался одновременно в двух мирах.

В этом совсем неподалеку уютно возвышается над берегом замок. Чем дольше смотришь на него, тем сильнее он манит, будит странные желания. Мне вдруг хочется встать со скамейки, дойти до ближайшей лавчонки, где делают тату и пирсинг, проколоть себе мочку левого уха и вставить в нее серьгу. В мои-то годы! Не до конца придуманная медсестра посмотрела бы на меня, как на сумасшедшего, чего не скажешь о матери, ей это все равно. Хоть две серьги, хоть три, да даже двадцать, тот, другой мир не за углом, не надо идти по набережной, ни влево, ни вправо.

Час назад она уже поджидала меня здесь, хотя мы об этом не договаривались.