Валерий Шелегов - Зелёный иней

Страдал. И ясно понимал, возвращаться на Индигирку время наступит.

«Мурку» коллегам — «сыграл»!

Написал короткий рассказ о собаке. Назвал «Стёпкой». Брал щенка у чукчей в стойбище. За полгода Степан вымахал. Ездовая лайка. Размером и мастью в белого медвежонка. В общаге держать не позволят. Вернул пса чукче Омрыяту.

На привязи, «Степан» хрипел пропитым, мужиковатым голосом. Грыз веревку. Не верилось Степану, что за верное собачье сердце его бросает друг. Страдал и я…

Опубликовал рассказ в газете «Огни Арктики». И перестал коситься народ. Экспедиция — «режимное предприятие». Не положено «находиться на объекте». Ночью. Скрытничал с позволения военизированной охраны. Рассказ «Стёпка» покорил вахтеров.

Пишущую машинку негде купить. Пользовался отрядной «Башкирией». Эрика задерживалась на работе позже других. Ромка в садике до закрытия.

Она спускалась в кабинет геофизиков. Наваливалась плечом на косяк, облокачивалась на высокую спинку стула, и не слышно вила кудельку локона пальчиками у полной щечки. В забывчивости, прикусывая кончики волос. Я работал у темного окна. Полярная ночь. Под настольной лампой. В глубине помещения. Верхний свет пригашен. Эрика держалась полумрака дверного проема.

Она спрашивала, когда украдкой заходила в кабинет:

— Можно, посижу…

Эрика дежурила, будучи старшим специалистом. Дежурили все в целях пожарной безопасности Управления. Так заведено было в «Дальстрое».

— Можно, — соглашался.

Так и повелось. Черкаю текст повести. Пиджак на спинке стула. В светлой рубашке. Не постригался полгода. В круге света настольной лампы только руки на рукописи. Лицо за кругом. Свет не слепит. Эрика вьет кудри и молчит. Она не мешала. Присутствием дополняла покой в душе. Страдания касались рукописи и событий, которые пробовал запечатлеть словом.

— Не получается… — отвечал на ее немой вопрос.

Какая «изюминка» тянула ко мне Эрику? Ведь не «писательство» же? Не выделялся. Пригласил на танец в столовой, когда отмечали 7 ноября.

— «Под дулом пистолета — не пойду», — отказалась.

Рослая молодая женщина. В темном вечернем платье. Каштановые волосы рассыпаны на плечи и грудь. Отказ не оскорбил. Рассмешил. Дурачились геологи остроумно и весело. Пьяных не было. Много вальсировали. Сторонился застолья, не терпел трепа выпивших мужиков о «бабах». Коллеги мои, все это себе позволяли.

Покинул столовую до окончания банкета. Ушел в Управление. Не пил. Сел за рукопись. Эрика сбежала с банкета от приставаний. Пришла в расстегнутой шубе в кабинет. Шапка песцовая в руках, золотистые локоны волос вольно рассыпаны на черный ворот шубы. Роса на лице. Море за рейдом открытое ото льда, влажный воздух. В морозец воздух снежинками осыпается.

Хмельная. Хмель не раздражал. Забавлял. Я ценил ее внимание к себе. Дорожил этим вниманием. Облачился в свою шубу. Вышли на воздух.

Морозно. В тундре тихо. Звезды высокие.

Проводил Эрику в общежитие, на край поселка.

Вернулся в Управление. К океану. Он живой. Океан. Дышит во льдах. Звериное это дыхание, как бы мощный гул подземный, до дрожи в мышцах ощущается.

Пили все. И мужчины. И женщины «крепленые вина» и «ликеры». В меру, изо дня в день. О чем можно молоть языком столько времени? Втянуться в полярный стиль просто. «Прозу» с хмельной головой не «родишь». Безмерна цена, сделанному выбору. Брошена любовь. На карту поставлена жизнь. Осознал, с геофизикой придется прощаться. Тянуло работать в газету. Вольная жизнь журналистов «Огней Арктики», их широта знаний и возможность проникнуть «хоть на остров Врангеля». Поражали. Загадочной жизнью тянула газета.

В «Огнях Арктики» работал Илья Логинов. Известный русский поэт.

С первой минуты знакомства, принял как брата. Прочитал рассказ. Сходу подготовил для печати.

— Зрелая мужская судьба, — составил он «гороскоп». — Все в тебе есть. Со временем, напишутся и книги. Технарь…

— Необходимо гуманитарное образование. Занятие литературой — дело не благодарное. Геологию — придется кинуть…

— И всю жизнь, читать Пушкина. Изучать русскую классику.

Илья окончил Литературный институт.

— Газета — школа…

Считал он. И прав был…

Не слишком ли много потерь? Судьба вела, не спрашивая угодливо…

По-мужски, жалел Индигирку. Жалел глупую бабу, которая успела развод оформить.… Близко ни с кем не сошелся. В Арктике, мужская дружба так же ревнива, как и бабья. Видно это навскидку. Из институтов едут в Заполярье, группируясь. И редко, одиночкой. На Мысе Шмидта — «москвичи» и «питерские». «Сибиряк» — редкость. Нет «томичей» и «иркутян». Романтизма и в Нарыме, и в Забайкальской тайге хватает.

Сибиряк — «лесной человек». Пологость тундры его угнетает, грибы подберезовики выше «полярной березки». Не серьезно. Лес — он большой должен быть. Тогда душе хорошо, и грибам можно укрыться. От оленя, где грибу в тундре укрыться?! Питерцы и москвичи — «дети асфальта». Сибиряка им — не понять.

Рабочий люд в Заполярье — «донецкие». Сезонники. И ты, третий лишний без земляков.

После армии, я поступил на заочное отделение факультета разведочной геофизики Иркутского политехнического института. И учился на третьем курсе. Рабочей практикой овладел. Но теоретически слабо был подкован. Стремился учиться. Нравилась профессия. На Иньяли, под Северным сиянием, вся любовь к геофизике перегорела.

На Мысе Шмидта, жил другой человек. С пеплом прежней любви к профессии. В пепле дней прожитой жизни. По-прежнему лишь бескорыстный. Славка-техник выклянчил сохатиные торбаза. Купил их у охотников в Оймяконе, и дорого. Подарил. Славка «о таких торбазах мечтал». Мечты должны исполнятся…

Из тундры привез оленью поддевку. Чукчи исстари живут на реке Кувейте. Геофизики там работали. Частенько в стойбище наведывался. Изучал быт, записывал обычаи. В друзья попал случайно.

— Дрожжей нет. Выпивки нет… — жаловался старик Омрыят, угощая чаем и вареной олениной.

«Томатная паста» у пастухов в избытке. В Чаунской тундре геофизики обходились без дрожжей. Двухведерная стеклянная бутыль хорошо подходит для такой нужды. На пять кило пасты — десять сахару. Пару суток, в тёплом тракторе, и брага готова!

Бутыль в отряде имелась. Поставил бражку для старика Омрыята. Принес в стойбище десять литров в канистре. Омрыят выпил кружку.

— Какомей! — одобрил.

— Научи нас….

В праздник «Молодого олененка» в сентябре, Омрыят чаатом изловил молодого олешку из стада. Подарил. Мясо оленя, чукчи привезли в отряд. Из осенней шкуры жена старика Эттырультыне пошила новую оленью поддевку в подарок. И теперь, эта оленья поддевка грела и спасала от леденящей кровь, холодной комнаты.