Майкл Чабон - Приключения Кавалера и Клея

— А откуда вы могли совершать эскейп? — захотел узнать Стэнли. — Из цепей? Из веревок? Из ящиков? Из шлангов? Из мешков? А могли бы высвободиться, спрыгнув с моста? Или с крыши здания? Простите, а что смешного?

— Ты мне кое-кого напоминаешь, — сказал Джо.

Тем же вечером Роза запихнула на заднее сиденье такси свою коробку с красками, сложенное брезентовое полотно, а также небольшую стремянку и направилась в жилые кварталы к квартире у Джозефины. Гулкая пустота помещений жутко ее нервировала, и хотя с одобрения Джо она, спешно позвонив в «Мейси», заказала там обеденный стол и стулья, основные кухонные принадлежности, а также мебель для спальни, времени надлежащим образом обставить комнаты до прибытия Томаса уже не оставалось. Впрочем, Розе пришло в голову, что перебравшийся из тесной сумятицы двухкомнатной квартиры на улице Длоуги во временный ад трапезной католического монастыря, а затем с маслом упакованный в консервную банку на «Ковчеге Мириам» мальчик может по достоинству оценить просто самую малость свободного пространства. И в то же самое время ей хотелось, чтобы Томас почувствовал, будто он прибыл домой или хотя бы во что-то вроде дома. Роза упорно прикидывала, как бы ей этого добиться. Она достаточно хорошо знала тринадцатилетних мальчиков, чтобы четко понимать — шикарный купальный халат, букет цветов или ворсистое покрывало на постели здесь никоим образом не пройдут. Еще Роза подумала, что щенок или котеночек могли бы сгодиться, но держать домашних животных в этом здании не дозволялось. Она с пристрастием расспросила Джо насчет любимого блюда его брата, любимого цвета, любимой книги и песни, однако Джо оказался прискорбно несведущ на предмет подобных предпочтений. Роза рассердилась — она даже сказала, что Джо «просто невыносим», — но досада тут же прошла, стоило ей только понять, что ему самому больно за свою неосведомленность. Последняя была не столько признаком его традиционной рассеянности, сколько результатом невозможности одолеть пропасть двухлетней разлуки с братом. Роза тут же извинилась и продолжила напряженно размышлять, что же она может сделать для Томаса, как вдруг ее осенила идея, показавшаяся им с Джо просто чудесной. Речь шла о том, чтобы украсить черный простор спальни Томаса какой-нибудь особенной фреской. В этом случае целью становилось не только то, чтобы Томас почувствовал себя как дома — нет, Роза хотела вдобавок сразу же, мгновенно ему понравиться. Она от всей души надеялась, что эта фреска, сгладит она острые углы прибытия Томаса или нет, по крайней мере станет предложением дружбы, рукой, протянутой младшему брату его американской старшей сестрой. Однако, отчасти со всем этим смешиваясь, внизу бурлили другие тайные мотивы этого жеста, в которых скрывалось желание, с Томасом Кавалером никак не связанное. На самом деле Роза приучалась к мысли о том, чтобы стать матерью, — и именно эту мысль она начала набрасывать на стенах спальни теперь не чужого ей мальчика. Вызванный сегодня утром доктор подтвердил смехотворную басню о пропущенных месячных, неделе внезапных шквалов и неожиданных выплесках эмоций вроде того, что заставил Розу разрыдаться из-за одолженного у Джо старого носового платка. Да, Томасу предстояло стать дядей. Именно в таком свете Роза и решила представить все это дело Джо.

Попав в квартиру, она для начала переоделась в пару рабочих брюк и старую рубашку Джо, а также завязала волосы платком. Затем Роза прошла в комнату, которой предстояло стать спальней Томаса, и расстелила на полу брезент. Хотя девушке еще ни разу не доводилось писать фреску, она подробно обсудила это с отцом, вовлеченным в скандал с фресками Риверы в Рокфеллер-центре и знакомым со многими знаменитыми авторами фресок.

Роза долгое время пыталась придумать подобающую тему. Персонажи детских стишков, деревянные солдатики, феи, принцессы-лягушки и домики из имбирного хлеба сразу же отпадали. Мальчик тринадцати лет наверняка счел бы подобные мотивы безнадежно ребяческими. Тогда Роза обдумала перенесение на стену панорамы Нью-Йорка — высокие здания, такси, уличные регулировщики, реклама «Кэмела», выдувающая дымовые кольца к потолку. Или, возможно, какой-нибудь сугубо американский пейзаж с красными деревьями, хлопковыми плантациями и омарами. Розе хотелось, чтобы этот пейзаж был вроде как общеамериканским, но в то же самое время неким образом относился к той особенной жизни, которую Томасу предстояло здесь вести. Затем она принялась размышлять о Джо и о той работе, которой он здесь занимается. Роза подозревала, что Томас Кавалер наверняка вознамерится усвоить уйму английского со страниц изданий «Эмпайр Комикс». Тогда как ей не с руки было бы писать фреску с изображением Монитора, Четырех Свобод или — видит бог! — Лунной Бабочки, мысль о героях, американских героях, определенно ее заинтересовала. Тогда Роза отправилась в библиотеку и просмотрела там огроменную книгу с впечатляющими ксилографиями в стиле Рокуэлла Кента под названием «Герои и легенды американского народа». Невероятные, сказочные фигуры Поля Баньяна, Пекоса Билла, Майка Финка и всех остальных (ее самым любимым был Джо Магарак, поистине стальной человек) поразили ее как идеально подходящие для фрески, а также не подпадающие под презрение мальчика, которому они, скорее всего, были по большей части незнакомы. Кроме того, Роза уже привыкла видеть героя в самом Джо — как-никак он из собственного кармана заплатил за пятнадцать детей, которые плыли теперь через Атлантику. Хотя вводить во фреску Джо она бы не стала, ей показалось вполне уместным включить туда образ Гарри Гудини, тоже мальчика-эмигранта из Центральной Европы, и тем самым более непосредственно связать тему фрески с жизнью Томаса.

Роза выполнила несколько дюжин предварительных набросков, а также этюд для фрески размером два на три, который она теперь посредством обычной сетки вознамерилась перенести на самую большую из стен комнаты. Довольно заковыристым делом оказалось при помощи рулетки прокладывать на стене направляющие линии — сперва горизонтальные, то и дело сдвигая стремянку слева направо фута на три, а затем вертикальные, легко внизу и чертовски тяжело и опасно вверху, когда Розе приходилось вставать на цыпочки. Для этой работы потребовалось куда больше терпения, чем у нее вообще-то имелось, и несколько раз Роза была в шаге от того, чтобы плюнуть на сетку и просто нарисовать всю эту ерундовину от руки. Но затем она напомнила себе, что терпение является первоочередной добродетелью всякой матери — хотя, видит бог, ее собственной матери этого самого терпения чертовски недоставало, — и продолжила придерживаться тщательно разработанного плана.