Маруся Климова - Морские рассказы

После того рейса докторишка решил вообще сменить специальность и устроиться работать в обыкновенную районную поликлинику, но его жена стала доставать, потому что хотела, чтобы он привозил ей импортные шмотки и косметику. Правда, таких жутких случаев, как с тем замполитом, у него больше не было, в основном легкие венерические заболевания, типа трипака или сифака, в общем, ничего страшного. Но и у самого докторишки некоторые странности я заметил — он постоянно мыл руки, никогда не обедал вместе со всеми в кают-компании и всегда ходил на камбуз со своими судками, куда кок заботливо накладывал ему еду. И еще он никогда не здоровался ни с кем из членов команды за руку, а все стремился поцеловаться с ними троекратно, по-французски, он объяснял, что это более красиво и эстетично. Мне лично на эти странности было наплевать, я-то все равно к нему хорошо относился. Но потом он стал всем рассказывать, что он, вообще-то, по национальности француз, и что его прапрабабка была знакома с самим Наполеоном. Впрочем, вскоре его и вовсе списали на берег, и больше я его не видел.

Мы стояли тогда в ленинградском порту. Меня отпустили домой на сутки, а через двое суток мы должны были выходить в рейс, на Средиземное море. Ну я и собрал все свои рубашки, носки, трусы, сложил в вещмешок и принес все это барахло домой, чтобы, соответственно, постирать. Я забросил его в стиральную машину, а сам стал звонить на судно — как там без меня дела идут. Оказалось, все нормально, вахтенный на месте, тишина и покой. Ну и я спокойно постирал, пожрал и спать завалился. А утром я проснулся рано — в пять часов, и все никак заснуть не могу, лежу и думаю — как там на судне, на месте ли вахтенный. Решил поехать туда пораньше и проверить, вызвал мотор и отправился в порт. Подхожу к родному судну, поднимаюсь по трапу, а там никого нет, ни души — заходи, кто хочешь. Вахтенный куда-то делся. Я пошел в кубрик, думал, он там — нету, как сквозь землю провалился. Ну, думаю, пошел чудачок в город гулять, по бабам, по блядям, и наверняка придет ровно к девяти, когда я должен на судно прибыть, и встанет у трапа, как ни в чем не бывало. А то, что на судно всю ночь мог кто угодно проникнуть, а может, и проник уже — я же судно не обыскивал, не знаю — на это чудачку, естественно, насрать! Настроение у меня, конечно, резко упало. Никому доверять нельзя, вот суки! Стоит отвернуться — и все они тут же как тараканы, расползаются по своим делишкам, тешить свои, так сказать, низменные наклонности.

Тут я слышу, неподалеку в гальюне шум воды, открывается дверь, выходит вахтенный и на ходу клапан застегивает. Я ему говорю: «Товарищ матрос, почему вы оставили доверенный вам пост у трапа? Вы что, забыли инструкцию?»

А он мне отвечает: «Я вчера чего-то не то съел, меня всю ночь чистит, из гальюна не вылезаю.»

Это меня еще больше возмутило, и я ему говорю: «Товарищ матрос, вам доверено судно, а вы тешите свои естественные надобности, забыли, так сказать, про свой долг, и вам, видимо, наплевать на то, что на судно может забраться кто угодно, пока вы в гальюне на толчке прохлаждаетесь…»

На что он отвечает мне в грубой форме, посылает меня подальше, поворачивается спиной и хочет уйти. А когда я попытался удержать его за плечо, он развернулся и дал мне по морде, как раз в левый глаз попал. Мне хоть и больно было, но я все же подумал, что отвечать ему не стоит, у меня-то на лице следы останутся, тем более, он в глаз попал, фингал точно будет, а у него — нет, и любая медэкспертиза будет на моей стороне. А он тем временем мне по челюсти врезал, и еще по другому глазу. Видит, что я стою и не отвечаю, и еще больше взбесился, сволочь. Ну а я даже руки за спиной сцепил и лицо ему подставил, а сам думаю: «Надо терпеть, отвечать ни в коем случае не буду.»

А он посмотрел на меня, плюнул на палубу и ушел. Я же пошел к себе в каюту и стал рассматривать себя в зеркало — под обеими глазами фингалы, левая скула опухла, я потрогал — изнутри на щеке ссадина образовалась — это мой же зуб щеку во время удара изнутри поранил. Я тут же сел за стол и написал на него докладную капитану: как он свой пост оставил и как на меня с кулаками напал. А пока все это происходило, у трапа так никого и не было — после драки чудачок опять в гальюн направился.

Видно, на самом деле, что-то не то он съел накануне.

Исторические перемены затронули и наше Парахетство, которое стало разваливаться, дышать, так сказать, на ладан. Но мне не особенно хотелось дергаться, я вообще стараюсь в жизни придерживаться принципа, народного — «на одном месте и камень мхом обрастает» — и не особенно стремлюсь в поисках длинного рубля или там сладкого куска покидать родную гавань. Все же в Парахетстве я на постоянной работе, и даже на государственной службе, ведь тогда это еще было государственное предприятие, хотя постепенно там все разворовали, растащили, так что даже телефоны и свет в конторе за неуплату отключили. Смешно сказать, но вскоре уже и с судна, которое на якоре в родном порту стояло, позвонить наши чудачки домой не могли, потому что все, как оказалось, стоит денег, а денег-то в Парахетстве и нет. Меня маманя стала ужасно доставать: «ищи себе работу, ищи себе работу» — и пришлось мне все же кое-какие усилия предпринять. Оказалось, чтобы работу найти, нужно две тысячи баксов на лапу дать, а у меня таких денег не было, хотя, если поискать, то найти можно было, но жалко ведь — такую солидную сумму отдавать ни за что. Однако пришлось мне так сделать, маманька меня совсем достала, каждый день на меня орала, угрожала, что из дому выгонит.

Пришел я в контору, где вербуют людей «под флаг», то есть на иностранные суда, под чужие знамена, принес в конверте бабки, там сидит такая баба, вся намазанная, накрашенная, как жучка, я с ней поговорил, поговорил, намекнул на разные обстоятельства, она мне заулыбалась, я ей конвертик тихонько передал, и она тут же мне пообещала, что как только что-нибудь подходящее будет, она меня сразу же известит. А для меня еще было важно, чтобы меня на судно взяли именно старпомом, я как раз тогда только что на старпома сдал, и мне было совершенно неинтересно идти в рейс вторым или там третьим — таких предолжений, кстати, было навалом. К тому же, никаких гарантий мне никто дать не мог — баба деньги взяла, ни расписки, ни свидетеля, ничего нет, и если она завтра исчезнет в неизвестном направлении, я опять буду вынужден искать эти два куска и нести их уже другой бабе, которая на ее месте сидеть будет.

Мамане эту аферу провернуть посоветовала соседка, тетя Нина, ее племянника тоже устроили на какой-то там сухогруз, принадлежащий одной финской кампании, там как раз требовался старпом вместо прежнего, которого по болезни списали на берег. Он пришел на судно, побеседовал с капитаном, ничего страшного, она все подробно мамане изложила, все, как он ей рассказывал, очень правдоподобно, с подробностями. Все, как обычно, кругом одни алканавты, капитан, естественно, не исключение. Ему объяснили его обязанности, хотя он и без того все прекрасно знал, и пошли они в Грецию, на Средиземное и Эгейское море. В рейсе тоже все было, как обычно — команда не просыхает, капитан — тоже, судно идет себе и идет, как говорится, из одной дырки в другую, это я так от себя добавляю, они, собственно, так не говорили. Добрались они до Греции, выгрузились, и теперь ему, вроде бы, нужно обратно улетать, а билета на самолет пока нет. К тому же, и срок контракта еще не закончился, новый старпом не прибыл, нужно ждать. Его поселили в роскошном отеле, пятизвездочном: бассейн, телевизор, видик, и бар в номере. Он каждый день загорал, купался, по вечерам порнуху смотрел то по телику, то по видику — как душа пожелает, ну а жрал, вообще, кажется на тысячу долларов в день. Он загорел как ниггер, вообще, прекрасно себя чувствовал, поэтому нельзя сказать, что он с нетерпением ожидал, пока прибудет старпом ему на подмену, он бы не прочь пожить так еще пару месяцев, а то и год. Однако все на свете кончается, как сказал классик. Как-то утром прибыл новый старпом, а он собрал свой чемодан, получил свои честно заработанные бабки, сел на самолет и отправился в родной Питер. Тетя его в аэропорту встречала, так даже не узнала и мимо прошла — так он поправился и загорел, короче, прекрасно выглядел. В общем, ему так понравилось плавать под чужим флагом, что на наш российскиий с тех пор он спокойно даже смотреть не может — у него на него аллергия.