Станислав Родионов - Избранное

— Испугался?

— Чего я испугался? — опешил Федька.

— Моего вопросика…

— Какого вопросика?

— Ответь: чем ты берешь Наташку Долишную?

— Да какое у вас право соваться? — начал вроде бы свирепеть Федька, и очень хорошо, что он стоял за штакетником.

— Федя, — ласково сказал я, — у меня есть право соваться во все.

— Красная книжечка?

— Нет, Федя. Ведь ты есть, потому что я был.

— Да говорите вы яснее!

— Я, Федя, воевал и всю эту красу защитил.

— И теперь имеете право всюду лезть?

— Ага.

Его белого лица как не бывало. И то диво: живет в деревне, а беленький. Механик, весь день под крышей, у техники. От моего разговора оно, конечно, не загорело, но кровью налилось. Слава богу, что я в годах, а то бы он мне ввинтил шурупчик в темечко.

— Федя, ты пойми мою психологию. Не дай бог тебе увидеть, сколько нашего брата полегло. Изрешетило, разорвало, засыпало, утопло… Они не пожили. Поэтому я гляжу теперь на человека и думаю: живешь, за тебя отдали жизни, а ты стоишь того?

То ли смысл моих слов его зацепил, то ли в моем горле запершило, но Федя опять побелел до нормального своего состояния и ответствовал почти спокойно:

— Человек вы тут посторонний.

— Видать, вопроса ты не понял или же сам не знаешь, чем девчушку прельстил…

— Да за кого ей тут идти? У меня на свинзаводе зарплата хорошая, дом, машина… Я и рыбу ловлю, и метлы вяжу, и частников ремонтирую… Корову заведу, как только женюсь. Теперь, папаша, на таких, как я, жизнь держится. Мне чужого не надо — сам все произведу.

Что касаемо изречения «мне чужого не надо», то оно меня не задевает ни с какой стороны. Ему ведь чужого не надо не потому, что он честный, а потому, что своего давать не хочет. Мой дружок Паша, к примеру, чужое с удовольствием возьмет, только предложи, лишь бы не краденое. А почему? Потому что свое последнее отдаст.

— Ты, конечно, Федя, молодец, только вот Никитичне не помог…

— А я не собес.

Вот и свеженький примерчик профессору насчет доброты. А к самому Федьке у меня были вопросики разные. Например: коли на таких, как он, держится жизнь, то на хрена такая жизнь? Или: почему его прозвали испанской лошадью? Или: слыхал ли он что о первой сущности, которой у него навалом, и о второй сущности, которая у него и не ночевала?.. И был еще вопросик, главный. Но Федька меня опередил:

— Правда, что за аистиные гнезда платят?

— А зачем, думаешь, я в эту Варежку заполз? — понизил я голос, поскольку разговор пошел тайный и тихий.

— К приятелю, в гости.

— Станет нынешний человек без дела по гостям шастать?

Я помолчал с усмешкою: вот, мол, дурачок какой — к приятелю.

Федьку так затопило любопытство, что он аж своими пенными волосами пошевелил. Правда, и ветерок майский с озера тут дунул.

— Тогда зачем приехали?

— Из-за безмена.

— Какого безмена?

— Ну этот… американский.

— Бизнеса, что ли?

— Мне за каждое аистиное гнездо вручают десятку. Истинно говорю. — И я чуть было не перекрестился, язви его — не бога язви, а этого Федьку. — Вон и профессора научил гнезда вить.

— А кто платит? — заерзал парень, отчего забор крякнул от угла до угла.

— Общество по охране пернатых.

Теперь Федька не волосами шевелил, а ушами — тут уж ветер с озера ни при чем. И глазки его заиграли, как вода под солнышком. Видать, он новый безмен, то есть бизнес, обмозговывал.

— Федя, я дружелюбно ответил. Ответь и ты: Наташка тебя любит?

Поскучнел он, как дохлый подлещик.

— А то как же?

— Сдается мне, Федя, что есть промеж вас некая тайна, а? — пустил я пробный шар.

И шар-то этот вроде бы угодил аккурат в Федькину личность — отвернулся он. И пошел к своему «Москвичу», чтобы заползти под него от меня подалее.

7

В субботу озеро застелило дымком — по берегу закурились бани. И мы свою затопили. Паша держал огонь, а я таскал в котел воду.

— Аистов своих не попаришь? — спросил Павел.

— Им некогда: она яйца нагревает, он ее лягушками обеспечивает.

— Какого рожна они лезут в деревню, а не гнездятся себе в лесу?

— Думаю, Паша, в древние времена аисты были домашней птицей.

— Выходит, они бывшие куры?

— Вполне может быть. А куры есть бывшие аисты.

— То-то вчера Нюркин петух на крышу взлетел…

Банька у Паши топится по-черному, самое что ни на

есть приятное.

— Может, пивка плеснем? — спросил я.

— Барыня в шампанском купалась, да нам не осталось.

У Паши свой рецепт, от городского отличаемый. Веники он вяжет из четырех древес: березы, крапивы, вереска и смородины — все в пропорции. На каменку плещет настой из березы и смородины.

— Сразу видать, что веники свои, не сыпучие.

— Веник у меня еловый, а пар в бане хреновый, — отозвался Паша стишком.

Он веники замочил, на каменку плеснул, и образовался небесный дух: и березой тут, и хлебом, и смородиной, и дымком чуть-чуть, вроде как копченой колбаской. А про силу пара спрашивать ни к чему, без ушанки и не суйся — темя прожжет и уши отщиплет.

Конечно, готовая банька должна какое-то времечко постоять для полного равновесия воздуха. И вот когда это равновесие улеглось, мы с Пашей поддали жару в переносном смысле, поскольку в прямом смысле, как уже говорилось, было поддано заранее. Паша аж стонал, поминая бабку-ёжку и филидристику. Из меня тоже не одну слезу вышибло. Пока не израсходовали все силы, не потратили всю воду, не смылили по куску мыла и не обтрепали веников, мы не ушли. Ну а после баньки, сами понимаете, уделали мы самовар чаю с сахаром колотым.

Паша утерся полотенцем, сдвинул посуду, чихнул своим собачьим чихом и сказал определенно, но непонятно:

— Ты все одно тут вроде собеса…

«Вроде собеса» я понял: мол, помогаю кому, мол, от безделья маюсь. Знал бы мой друг Паша, что таким макаром гоню я мысли о Марии, жене моей, ныне проживающей одиноко в городе. «Вроде собеса» я понял, но что из этого вытекает?

— Коля, затеял я тут одно волокитство…

— Судебное?

— Не судебное, а любовное. В соседней деревне, в Кораблищах, от знакомого мужика жена в город сбегла. Окажи ему подмогу.

— За его женой, что ли, съездить?

— Слушай, бабка-ёжка! Мужик-то серый, не воевал. А ты в городе ошиваешься, мимо театров ходишь, болтать привык… Напиши-ка ей письмишко заместо него, а он опосля перепишет — и на почту.

Сует Паша мне тетрадку в клеточку. Письмишко, будь оно простое, заказное или любовное, написать нехитро, когда знаешь кому. А так получается какое-то заочное образование. К слову, образование у нас с Пашей такое: у него институт и академия, а у меня академия и институт. Говоря понятливее, десять классов на двоих. Хотя в любви образование только вредит — по себе знаю.

— А чего она сбегла?

— Из-за бабьей обиды. Мужик когда за воротник, когда работу на сеновале проспит…