Галина Щекина - графоманка

Раньше Гера торопилась на кухню прибежать, галопом сварить суп и еще быстрее убежать. Ей было некогда разводить пожиже, ее утро уходило на магазин и гулянье с Тимой, а после обеда, когда он спал, хотелось и пошить, и почитать. Но на сей раз Гера на кухне застряла. Суп она варила на две кастрюли сразу, чтобы облегчить жизнь тете Соне и тете Тоне. А потом — ей хотелось поварить варенье из китайки, попалась дешевая в овощном. Может, уж не такое царское варенье с усадьбы, про которое ей вещал Сева Краевский, но все же. За Тиму тоже можно было не волноваться, Сева взял шефство и строго следил, чтобы Тима и общался, и не дрался, и рыл норы в песке, и не был мокрый.

Гера как раз мыла яблочки и раскладывала на газеты сушить, когда пришла Лина Столова, кудрявая душенька нового времени. На ней всегда было все новое, модное, и вечно на ней лопалось. Вечно она приходила с ворохом новых шмоток и новых сплетен! Веселая и загорелая, она обняла худую, в облезлой цыганской юбке Геру. И сразу начала энергично хрустеть упаковкой.

— Ну и Зверев, ну и отколол коленце… Представь: идет сегодня по проспекту, рядом вертихвостка. Он ее за плечи держит… Кстати, что ты ко мне не пришла в выходной, как обещала? Мне бы не пришлось всю эту гору к тебе тащить по такой жаре.

— Как бы я пришла, если Тиме скорую вызывала? Аллергия опять.

— А сейчас?

— Сейчас уже все. Так что там Зверев с вертихвосткой? — Гера удачно вспомнила, что Зверев у Лины последняя любовь.

— Вот слушай: он ее за плечи, она его за талию, вообще прижались. Бесстыдство. Но я хоть бы что, ты мою выдержку знаешь. Поздоровалась и дальше. Пусть подлец перед женами отчитывается. А через десять минут зашла в кафетерий попить, он ко мне пилит — познакомься, говорит, Лина, это моя дочь. Я чуть с катушек не полетела.

— Почему? Подошел, признал… — Гера отставила супы и начала наводить сироп.

— Как почему? Неужели ему в момент зачатия пятнадцать было?

— А ей сколько? — заинтересовалась Гера.

— Наверно, столько же! Ему же недавно тридцать отмечали! Нет, это провокация. Хочет на мой возраст намекнуть. Старуху с меня делает.

— А если правда дочь?

— Тогда мне придется в ящик сыграть… Рубахи мужские тебе не надо…

— Нет, покажи.

— Зачем? Борька всегда сам выбирает, а его нет.

— Вон та сколько?

— Цена ручкой написана на пакете. Детский трикотаж — конфетка. Не берешь? А вот это для тебя, крепостная. Шелк с люрексом. Лиф слишком открытый, правда, голые плечи — это для детей миллионеров, но зато и накидушка есть, смотри. А юбочка плиссе каймовая! Предупреждаю — при стирке не расходится, у меня черная такая. И зеленое тебе идет.

— Лина, ты откуда знаешь, что зеленое платье — это моя мечта?

— Так я тебя не первый год знаю. И в тряпках кой-чего волоку. Меня просто возмущает, что жена офицера лучшие годы проживает в затрепанном джинсовом платьице. А эта зеленая хламида делает с тебя даму… Да меряй скорей, влезай на мои шпильки, ничего, у нас один размер. На лиф не обращай вниманья, блузон запахни… Волосы можно на одну сторону, подначесать и приподнять… Ну, как?

— Лина, это не я. Ой, не могу, не я, а дочь миллионера.

И тут Гера заметила стоящего у косяка двери Севу. Он смотрел на женскую возню благоговейно, в глазах переливалось что-то вроде слез.

— Что случилось? Тима?..

— Тима построил дорогу и отправил меня за самосвалом.

— А-а… А как я вам — в зеленом платье?

— Как смуглая наяда в солнечной листве. Как божество, явившееся смертному, после чего сердце его разорвалось.

Наяда сморгнула каплю и покачала головой. Лина смотрела, смотрела, ничего не понимала, потом вспылила.

— Герка, что происходит? Кто этот сумасшедший? Что он несет? Да вы, оба, наверно, рехнулись.

— А почему вы допрашиваете меня, сударыня, по какому праву? Вы что, всевышний?

— По праву близкой подруги и наперсницы!

— Ах, так. Тогда я вам отвечу: трагедия началась с пододеяльника…

— Лина… — Гера вышла из обморока. — Лина, это Сева. Он гуляет с Тимой, потому что я делала уколы его маме. Сева, это Лина, не обижайтесь на нее, она мне помогает жить. Лина, у меня к тебе просьба — никогда и никому…

— Да что я, не человек, что ли? Так бы и сказали. Ф-фу, ну и напугали. Стоим столбами, в то время как ребенок там один.

— Да! И его кормить пора. И кстати, варенье надо выключить, оно, наверно, выкипело совсем… — Гера заторопилась.

— Стой! Куда в парче на кухню? Герка, с этикетками…

Послушная Гера, у которой транзисторы замкнуло на массу, взяла и тут же зеленый пышный наряд сбросила. Она не учла тот фактор, что в квартире находится чужой мужчина, вернее, чужой для нее в глазах Лины Столовой. В ее-то глазах он был уже не чужой. Но Лина Столова расценила этот рывок по-своему и ринулась прочь из комнаты.

А для смертного человека Севы Краевского это было уже слишком. Больше он оставаться у косяка не мог, у него тоже замкнуло на массу. Он шагнул, поймал руками этот ветер, эти ребрышки, глотающее нежное горло, нырнул в него и стал его пить взахлеб. Теряя сознание от счастья и от боли, он услышал прохладные пальцы на своем затылке и как они скользнули по спине. Загремели симфонии, отпевая их грешные души.

Гром и молния. Сильнейший разряд прошил их бедные тела одновременно.

А Боря Багрецов, как и положено путевому мужу, прибыл домой неожиданно. Зорко оглядел квартиру. Ковер вроде вычищен, в холодильнике борщ и ромштексы. В баре сухое вино, ликер. Кухня свежей побелкой сияет. Остался доволен: “моя школа”. Раскрыл чемодан, кое-что выложил и пошел в ванную, не заботясь о хозяйке. Где, что — придет и сама все скажет.

Гера с Тимой пришли домой поздно.

— Аа! — Тима схватил себя за щеки. — Кто-то к нам приехал.

— Это папа-герой с войны приехал, — сказала застывшими губами Гера, — беги к нему скорее.

Боря сидел и улыбался, ни слова не говорил.

— Боря… — голос у Геры осип, — прости, мы засиделись у соседей. Это рядом, в доме напротив.

В глазах у нее все качалось. От такого — даже если ждешь — все равно жутко.

— Да ладно. — Багрецов покровительственно сгреб ошалелое семейство в стальные ручищи. — Что-то раньше никакие гоштины ты не любила. Приличные люди хоть?

— Там тетя Соня, тетя Броня и дядя Сева, они раньше были поляцкие. Мама тете Соне колола уколы вместо врачихи, — затрещал Тима.

— Ну, это не одобряю. Сын дело родное, а перед чужими не позволю. Жена офицера не должна…

— Да старушка, ветеран войны, умирала. Что ты, Боря…

— Коханые, приехал спешно, без подарков. Только казахстанский мед, пакованный на экспорт. Все завтра. А сегодня краткий ужин и здоровый сон.

— Ты в отпуск?

— Не совсем. Возможен перевод по службе.

Но вот и ужин, и сухое, и мед подарочный на пробу — все позади.