Галина Щекина - Речь о реке. Посвящается поэту Михаилу Сопину

1
Перебранка шла, пикировка,
Отчего-то было неловко,
Отчего-то ранила сразу
Лишь одна нелепая фраза
«Муж, которого посадили».
Как поспешно о нем судили
И хлестали – и те, и эти.
Пустота без него на свете.
Пересуды – морозным паром,
А в ночном троллейбусе старом
Загремели римские речи,
Завизжали шквалы картечи.
Он бурлил помпейскою лавой,
Угрожал общественной славой,
Ядовит, но точен о – главном,
А вообще оказался славный.
Подступала злая минута —
И к нему пошли, не к кому-то.
На вопрос – всегда многоточье
И подарки разнес на клочья.
Верх безумия и беспечность,
Матерясь, уносился в вечность.
Он великий, да, и не очень —
Не стишками он озабочен,
Их держал, как гвозди во рту,
Их кричал в сивушном спирту.
Он ли падал – вор или князь —
Головою в мерзлую грязь,
Да в окурки, снег и песок
Не его ль впечатан висок.
А людская память мелка —
Не простят его потолка:
Понимал поколенье, век —
На родных не поднявши век.
2
Рванулся прочь от злобы и зверья,
Испил сырец – лекарство от печали —
Он свой среди подонков и ворья,
Едва от матери отчалив.
Учили бить и насмерть добивать —
Умел любить до лютого озноба.
До края неба криком доставать,
Идя от гроба и до гроба.
Пинком за водкой, как шлюшонку шлют,
Гонял он музу, девочку простую.
Сгустился взрыв, прощальный, как салют! —
Сгорел, от жалости лютуя.
3
Он был черен, и худ, и ободран, —
Арестовано солнце за тучей —
Был насмешливо легок и бодр он,
Невозможный, ничей, неминучий!
Он родился, когда убивали,
Среди горя и тленности выжил,
Рай мифический нужен едва ли,
Ад кромешный привычнее, ближе.
Так возник человек издалека —
Вечный путник без сна и приюта,
И повел он презрительным оком,
Явно знак подавая кому-то.
Подносили шипучие кубки —
Отвергал и еду и напитки.
Признавал лишь отраву и трубку,
Диких песен измятые свитки.

4
Поверьте, жаль, что мне не суждено
На пару с вами пить четыре белых,
Но потрясение – стихом порождено,
Как плетью дернет – сердце ослабело…
Смутитель, хулиган – и в судный день
Не очень-то покорный и приличный,
Но что на тело птичье ни надень,
Проступит кровью через ткань величие.
До этих молний явно не достать
И клекоту не вторить щебетаньем.
Колючий жар печатного листа
Да сохранит от новых испытаний!
Не стану врать, что знамя подхвачу
Для прошлых и грядущих революций.
Сквозь слезы улыбнусь щербатым блюдцем:
Я до бессмертья вас застать хочу.
5
Добираюсь до вас только к ночи.
А насчет этой новой подборки —
Понимает вас тот, кто смириться не хочет, —
Гениально от корки до корки.
Не волнуйтесь, зашла на минуту —
Вам оставить журнал и лекарство.
Мне назначено в шесть к институту,
Страшный дождь и в дороге мытарство.
В перегруженной памяти вашей
Я осталась в заляпанных ботах,
В детских двойках и рисовой каше —
Хохоча, и в слезах, и в заботах.
Но, скрывая тоску и усталость,
Удаляясь, как эхо аккорда,
Как собака с задумчивой мордой,
У дверей я осталась, осталась.

6
Кому поставить в вину
Всю эту темень и чад?
Пора бы детям ко сну,
И взрослый рухнуть бы рад…
Но горечь, нечем дышать,
За дверью снова шаги,
И горло сушит закат.
Ты выживи, ты солги,
Что папа твой на войне,
В руке сжимал пистолет,
Вон карточка на окне.
Тебе – всего десять лет…
Что в бабкины погреба
Вела траншея-подкоп,
Что от горящего лба
Пробьется дикий озноб,
А братику не вставать —
Он сонный и не жилец.
Завоют бомбы опять,
Скорее бы всем конец…
Скорей в родные холмы,
Где горы мертвых солдат.
От Курска до Колымы
Они в шинелях лежат.
В закатном пекле войны
Ребенок жизни не рад,
Ушел, поддернув штаны,
Спасать отставших солдат…
7
Дождь и град – свинцовым соло.
Снег и ветер – треск одежд.
Да, умел ты быть веселым,
Не теряющим надежд.
В том краю колючих линий,
Где последний перевал,
В человеческой пустыне
Ты судьбу одолевал,
Глядя ей в пустые очи,
Выговаривал слова,
От которых кровь клокочет
И светлеет голова.
Мальчик в разбомбленном поле,
Ангел твой к тебе успел,
Чтобы ты в глухой неволе
Долю мытаря пропел!
Не сойдешь на полустанке
В огуречную гряду —
Там прошли чужие танки,
Там я мысленно пройду,
Потому что дни и годы
Догораем мы поврозь,
На хрустальные погоды
Окончание пришлось.
8
Речь о реке – прародине отцов,
Свернувшейся в холодное кольцо
Не на руке, на шее у страны
Под плач и вой, горячечные сны.
Речь о реке из берегов – навзрыд
Катящийся в столбцы и строки взрыв.
И о тоске по той рекой уплывшим,
Живым теперь и прежде жившим.
В поток чужих страданий – взгляд с моста
И боль от попаданий тысяч ста,
Казненного пророка слово лишь —
Любви навек, как тюрем, – не простишь.
Изгиб реки, что стылой бездной дышит, —
В ней облака и сорванные крыши —
Изгиб руки у лба бессонной ночью.
Мольба за жизнь, которая клокочет.

9
И пьет она – и пьет неутолимо,
Но это не оправдывает климат —
Всё пересохло в горле у земли,
Всё вытянули травы, что могли.
Как холодна она и молчалива,
Пока ее напитывает ливень!
Пускай могильной раной зарастает
Один из тех, кто пел о серых стаях.
А мы хотели в бархате и лентах
Сокрыть скорей беспомощность момента?
Отдернув руку, – ты, земля, бери
И поминай пыланием зари.
А может – прыгнуть и укрыться в яме
Под хрусткими и белыми цветами?..
Тела посеем – горе пожинать,
Земля же принимает, как жена.
Молчи и пей дожди, зажмуря веки,
Речь о реке и речь о человеке,
Который – свет, пока не скрыла мгла,
Пока судьба настигнуть не могла.
10
Ни плеску речному, где сонная рябь,
Ни блеску поляны, где бьют глухаря,
Не станете грохотом пули мешать,
Поймавшись на запах костра-кулеша.
Топчан. Холодильник. Оконный проем.
Машинка печатная, с нею вдвоем
Всё курите «Астру» от всех втихаря —
Вот ваше пространство, где годы горят.
Поэтово логово, с пепла начнись,
Летящего вниз, уносимого ввысь!
А дождь, нескончаемый дождь за окном,
Напомнит пускай о потоке ином,

Бегущем на землю к той самой реке,
Где мы умираем от вас вдалеке
И смотрим бессильно в оконный проем
И в небе ненастном куда-то плывем…

***