Иосиф Гольман - Ради тебя одной

– Я все-таки хотел бы довести дело до конца, – превозмогая страх перед этим живым трупом, сказал он. – Вопрос профессиональной чести.

– Нет, Костик, – отказал Прохоров. – Ты будешь заниматься другими вопросами. А дела завтра сдашь новому человеку. Я при вас подпишу приказы.

«Теперь точно – все», – уже почему-то без страха, почти спокойно подумал Вепрев. Но сутки у него есть. Если не поддаваться панике и Жабьим обещаниям, то еще можно выжить. Может быть, попробовать связаться с Береславским? Или просто сбежать? И выждать, пока эта гадина сдохнет!

– Как скажете, – тихо сказал он. – Я выполню любое ваше приказание, вы же знаете.

– Знаю, Костик, не расстраивайся, – улыбнулся Прохоров. – Неудачи случаются у всех. Можешь идти.

Но не успел Константин подняться, как в кабинет вошла дрожащая Эллочка. Она не просто была испугана, она именно дрожала, сжимая в вытянутой руке сложенную вдвое бумажку.

– Что это? – спросил Прохоров.

– Это вам, Анатолий Алексеевич. – Чуть не плача, Эллочка протянула ее Жабе.

– Ну что еще тут? – буркнул тот, выхватывая своей лапой листовку. Развернув, посерел. Потом молча отдал Вепреву. Константина затопила бешеная радость возвращения к жизни: неизвестно, надолго ли, но – прощен.

В листовке, столь старательно подготовленной в «Беоре», был, как и следовало ожидать, красочный рассказ о злодее депутате.

– Тираж? – спросил сразу посиневшими губами Прохоров.

– Я не знаю. Это лежало в газете «Офис руководителя». В конверте.

– Примерно пятьдесят тысяч, – тихо подсказал Вепрев. – Если что-то еще не развезли, можно купировать.

– И еще он звонил… – дрожащим голосом сказала Эллочка.

– Кто?

– Этот… Береславский. Который был у вас в прошлый раз.

– Почему не соединила?

– Вы не велели. – Эллочка заплакала.

– Успокойся. – Когда надо, Анатолий Алексеевич был как отец родной. Эллочка перестала плакать.

– Он два раза звонил. Первый раз – полчаса назад.

– Чего хотел? Дословно!

– С вами соединиться. Я сказала, что вы заняты.

– А он? Дословно!

– Сказал, что у него есть предложение, – точно, по словам, припоминала Эллочка, – от которого вы не сможете отказаться.

– Сволочь! – стукнул по полированной поверхности могучим кулаком Прохоров. – Начитался книжек!

– А второй раз?

– Только что. Спросил, не получила ли я газеты. Я сказала, что получила, – только что охранник принес, снизу. Он попросил развернуть.

– Сволочь! – еще раз выругался босс. – Что он сказал?

– Чтобы я показала вам листовку.

– И все?

– И что он через десять минут перезвонит.

Жаба внезапно повернулся к Константину и улыбнулся. Но такой улыбкой, что Вепрев решил при любом исходе дела сменить работу. Никаких «мерседесов» не надо.

– Я даю тебе шанс, – сказал Прохоров. «Слава богу!» – мысленно перекрестился Вепрев. Он не упустит этого шанса: либо покончит с бандой Береславского, либо вместе с ловким рекламистом разделается с собственным работодателем. Только все надо делать молниеносно. И – чужими руками. – И давай подождем звонка. Иди, Эллочка, и ничего не бойся. Когда этот… – у Прохорова не нашлось слов, – позвонит, переключишь звонок на меня.

– Он где-то рядом, – сказал Прохоров Вепреву. Тот думал так же.

Минут пять они сидели молча, пока телефон наконец не зазвонил.

– Да, – совершенно спокойно сказал Жаба, переключая разговор на внешний микрофон.

– Здравствуйте, Анатолий Алексеевич, – вежливо поздоровался Береславский.

– Здравствуйте, – сдерживая черный гнев, ответил Прохоров. – Вы все-таки не выполнили нашу просьбу.

– Нет, – честно ответил Ефим Аркадьевич. – Не выполнил.

– А жаль. Ваша заметка, конечно, очень неприятна для политика, но это дело адвокатов. Наших с вами взаимоотношений она не меняет.

– Какая заметка? – живо поинтересовался Береславский.

– Что вам надо? – не реагируя, спросил Прохоров. – Вы меня интересуете только в том случае, если покупаете наши акции. – Он был уверен, что ушлый рекламист наверняка записывает разговор на магнитофон.

– Меня не интересуют ваши акции, – спокойно сказал Ефим. – Более того, я хотел бы предложить вам купить наши ценные бумаги. Это может спасти вас от разорения.

– От чего? – усмехнулся Жаба.

– От разорения, – повторил Береславский. – А также от краха, катастрофы, депрессии, СПИДа и кровавого поноса. Выбирайте что нравится.

– А вы не просто наглец, – даже с каким-то удовлетворением произнес Прохоров.

– Да, не просто, – согласился собеседник. – Наглость – это попытка добиться чего-либо без весомых аргументов. А у меня – весомые.

– Что вы предлагаете? – спросил Прохоров. Конечно, этот бизнес-сопляк, вставший на тропу войны, его не пугал. Его больше пугало потерянное время. Он отдавал себе отчет, что следующие выборы, скорее всего, пройдут уже без него. А может, депутаты почтут память коллеги еще и в нынешнем созыве. Но он не собирался отнять у себя сладкое удовольствие мести.

– Я хотел бы к вам сейчас заглянуть.

– С какой целью?

– Сделать вам предложение.

– Делайте.

– Нет. Либо лично, либо никак.

– А если – никак?

– Значит, вы меня не увидите, а мое предложение будет снято с рассмотрения.

Прохоров посмотрел на Вепрева. «Пусть приходит», – губами сартикулировал тот.

– Когда вы будете здесь? – спросил Жаба у собеседника.

– Через пять минут.

– Хорошо, – сказал Прохоров и нажал на кнопку отбоя.

– Чего он хочет? – спросил Вепрев.

– Помнишь роман, из которого он берет цитаты? – вопросом на вопрос ответил начальник.

– Да.

– Там молокосос убил двух крутых сразу. Именно потому, что от него этого не ожидали. И еще потому, что, как ты говоришь, его загнали в угол.

«Прощен?» – не поверил своим ушам Вепрев.

– Догола обыщем, но оружия у него не будет.

– Да уж, пожалуйста, – улыбнулся Прохоров. Не может быть у такого урода ничего серьезного. Не тот ресурс. А если он романтично припрется сюда с пушкой, это все упростит. – И насчет Испании все остается в силе, – добавил Анатолий Алексеевич. Вепрев постарался не показать, что эта часть приказа ему не нравится. Много лишних хлопот. И никакого эффекта.

Когда Ефим перезвонил, у меня упало сердце. Пожалуй, только теперь я понял, во что ввязался.

Он пошел в дом Жабы. А я остался здесь, у амбразуры, закрытой полиэстровой сеткой. Береславский меня во все уже посвятил. Ткань, на которой печатают наружную рекламу, – это поливинилхлорид, армированный полиэстровой сеткой. Просто-таки необходимая мне информация. Особенно – сейчас.

Я достаю нож и вырезаю кусок, закрывавший сектор обстрела. Конечно, дырку пятнадцать на пятнадцать сантиметров на фоне здоровенной «драпированной» стены не очень-то заметишь, но именно сейчас наблюдение может быть усилено. А может – и нет. Режим секретности нашего мероприятия, похоже, удалось сохранить.