Иосиф Гольман - Ради тебя одной

Я навожу прицел на искомую точку нарисованного на баннере мобильника.

Все. Я готов.

Самое страшное – если он не сумеет мне позвонить. Тогда я начну стрельбу в тринадцать тридцать. Ровно. В белый свет как в копеечку. Не зная, есть ли кто в кабинете или нет. А самое главное – не зная, в какой стороне кабинета в данный момент находится Ефим. Но – такой уговор. И Береславский взял с меня страшную клятву, что я открою огонь, несмотря ни на что.

Я в сотый раз проверил снаряженные магазины. Их – четыре. Двадцать огромных, чудовищных патронов. Если бы не дульный тормоз – как на артиллерийских системах, – отдача снесла бы меня к задней стене студии. Все пули – с металлокерамическим тяжелым сердечником. Они должны прошить полкирпича и стену-перегородку, как раскаленная игла – сливочное масло. Лучше их только патроны с сердечником из обедненного урана, наподобие тех, что использовали американцы в войне в Заливе. Но я таких в своей боевой практике не применял, только читал о них в специальной литературе.

Время тянется медленно-медленно, мое сердце стучит чуть не вдвое быстрее секундомера. Хотя обычно они идут вровень.

Что они там с ним делают? Ох какое поганое ощущение: твой друг идет в атаку, а ты сидишь в тылу. И такое чувство вины, что перебивает даже страх смерти.

Я еще раз проверил прицел. Точно в середку кнопки меню на нарисованном сотовом телефоне. Хотя с большим удовольствием я бы влепил один из снарядиков в глаз нарисованному ублюдку. Он у меня вторая по желанности цель после Жабы.

Неужели эту тварь с телефоном рисовал наш Сеня Тригубов? Он тут рассказал мне ужасную историю, как ему по суду дали шесть месяцев, правда – условно. Я сначала не поверил, пока он не показал мне справку из ГУИНа – Главного управления по исполнению наказаний.

Сенину квартиру заливало водой с крыши, и он постоянно ходил жаловаться управдому. Раз ходил, два ходил, десять, все без толку. Мало того что не принимали мер, так еще и обзывали по-всякому, после стояния в очередях. Не знаю, кто уж ему посоветовал, а может – сам придумал, но решил Сеня, что в нашей стране уважают только крутых. Пришел, разорался, бандитами стращать начал. И действительно сначала напугал. Даже обещали залить крышу гудроном.

А потом случилась промашка. Войдя в роль, он схватил толстую книгу – бухгалтерскую, наверное – и швырнул ее с грохотом на подоконник. Да так, что стекло треснуло. Домоуправ, поняв, что имеет дело с реальным человеком, уже был готов и на ремонт внутренних помещений. Но здесь Сеня досадно прокололся, не только потеряв достигнутые преимущества, но и отступив далеко назад от стартовых позиций.

Дело в том, что глупый Сеня, начав дебош, не продолжил его логично. Скажем, кулаком по домоуправскому хребту. А, наоборот, кинулся извиняться и обещать заплатить за нанесенный ДЭЗу ущерб. Тем самым полностью выдав свое мерзкое интеллигентское нутро.

А раз так – бояться домоуправу уже нечего. Вызвали милицию, составили протокол, тут же нашлись свидетели. Ну и, конечно, главным свидетелем обвинения оказался сам Сеня Тригубов, с готовностью подтвердивший свой акт протеста, выполненный в форме мелкого хулиганства. К тому же – на территории государственного предприятия. Ему так в суде и объяснили. Если бы он дал домоуправу в глаз на улице – было бы совсем другое дело. Или разнес бы стекла в его частной квартире. А поднял руку на государство – получи, гад, по полной программе.

Так наш Сеня стал уголовным авторитетом в рамках отдельно взятого рекламного агентства. Смеялся даже Ефим Аркадьевич, признанный в нашем агентстве романтик. Но у него к романтизму хоть чувство самосохранения добавлено, в достаточном количестве, а у Сени – только романтизм. Чистой воды.

Зря я об этом вспомнил. Ведь мы с Ефимом сейчас тоже подняли руку на государство. Причем на самую его верхушку: представителя высшей законодательной власти. Ефима я постараюсь отмазать: ему можно только подготовку пришить – он ведь тоже был под обстрелом, – да и доказать эту подготовку без моей помощи нельзя. А я – не помогу.

Мне же самому надо будет стать на некоторое время невидимым. Вместе с Алькой. Наверное, Береславский прав, собираясь сделать меня на пару лет их иностранным представителем. «Заодно и иностранное представительство откроем», – улыбнулся он. И еще он намекнул, что, если Жаба сдохнет, дело спустят на тормозах: совсем сбрендивший Прохоров очень многим мешал и многих раздражал. Может, и в самом деле время прохоровых ушло?

О господи! А не отключил ли я мобильник? Судорожно лезу в карман. К счастью, нет. Все включено. Я блокирую клавиатуру, чтобы ненароком не выключить телефон, ставлю звук звонка на полную мощность.

И снова жду.

Самый тщательный обыск – заглянули во все места – не помог обнаружить оружия. Вепрев снизу поставил в известность босса.

– Что делать дальше?

– Поднимай сюда, раз пришел, – велел Прохоров.

И они снова пошли вдвоем по знакомой уже Береславскому лестнице. Правда, теперь Вепрев не пытался сбивать Ефима подножкой или еще как-нибудь запугивать. Скорее, искал мосты к этому лысому герою. Но Береславский пока отмалчивался.

Лишь уже недалеко от кабинета Жабы Ефим вдруг попросил разрешения сказать пару слов секретарше, Эллочке.

– И не доносите боссу, ладно? – улыбнулся он Константину. – Устроим с вами маленький заговор.

Вепрев довольно ухмыльнулся. Он не донесет боссу. А этот Береславский – молодец. Они мгновенно составили крошечный и совершенно ни для кого не опасный заговор. А ведь главное, как говорил один лидер, – начать.

Подойдя к Эллочке и склонившись к ее нежному ушку, Береславский дословно прошептал следующее:

– Милая девушка, можно дать вам совет?

Милая девушка, уже не знавшая, чего ей бояться, не возражала.

– Не могли бы вы придвинуть свой стульчик к стене вплотную?

– Почему? – тоже прошептала та.

– Весь пол этого здания, кроме как у стенки, радиационно грязный, – важно шелестел Ефим Аркадьевич. – И сейчас мы еще больше усилим радиацию.

– Кто – «мы»? – совсем взгрустнула девушка.

– Это неважно, – уклонился от ответа Ефим. – Вы будете в абсолютной безопасности, если не отойдете дальше метра от стены. До тех пор, пока я не разрешу. Хорошо?

– Хорошо, – прошептала обалдевшая девушка. Вепрев не протестовал, не мешал шептаться, значит, она подчинится: уж этому-то ее научили.

– Ну что, последний герой, – встретил его улыбкой Прохоров. – Что задумал? Чем нас губить решил? Я уж думал, вы к нам с пушкой или ядом.

Ефим, посаженный на стул против кресла Жабы, взглянул на часы: двадцать три минуты второго. Всей спиной и затылком он остро чувствовал чудовищную дырку ствола «В-94». Но как передвинуться, пока не знал.