Марк Хелприн - Письма с «Саманты»

Я думаю, что она просто напугана, и не могу поднять на нее ружье. Я знаю, что на борту не положено находиться животным, и часто был вынужден настаивать на соблюдении этого правила, обнаружив в нижних помещениях, куда некоторые из капитанов не имеют привычки заглядывать, контрабандного попугая или кошку. Но это существо было спасено нами, как человек, и вдобавок пережило ураган. Возможно, мы будем проходить вблизи какого-нибудь мыса и избавимся от обезьяны, посадив ее на бревно. Рано или поздно голод заставит ее спуститься, и мы этим воспользуемся. Когда вопрос с обезьяной будет решен, Вы получите от меня отчет. Пока же смею уверить, что я искренне сожалею о допущенном нарушении правил.

Примите и проч.,

Ваш Самсон Лоу,

капитан «Саманты»

23 августа 1909 г., 10° 43΄ 3΄΄ ю. ш.,

49° 5΄ 27΄΄ в. д.

К югу от Сейшел

Уважаемый сэр!

Мы миновали пролив и направляемся на северо-северо-восток в надежде поймать летний муссон. Жара стоит невероятная, хотя ветер менее влажный, чем обычно. Сегодня двое матросов упали в обморок от перегрева, но вечером они вернулись к работе. Поскольку мы движемся домой, моральное состояние команды превосходное — точнее, было бы таковым, если бы не эта проклятая обезьяна на мачте. Она так и не спустилась на палубу, а мы оставили позади Мадагаскар и его последний мыс. Наверное, она все же сойдет вниз до того, как мы проследуем между Рас-Асиром [1] Арабское название мыса Гвардафуй. и островом Абд-эль-Кури. Мой помощник предложил отправить ее там в море на плоту, который взялся сколотить корабельный плотник. Он занялся этим с моего разрешения, поскольку больше ему почти нечего делать. Я не припомню столь спокойного путешествия — даже тайфун не нанес нам никакого ущерба.

Плот, придуманный нашим мастеровым, очень оригинален, и команда обсуждает его с живым интересом. Это площадка примерно в шесть футов на три из сосновых досок, которые мы собирались выкинуть как раз накануне встречи с тайфуном. На каждой из ее сторон имеется по лопасти для повышения устойчивости. В середине — ящик, в нем сиденье. Рядом укреплены еще несколько ящиков поменьше, для фруктов и галет, и ведерко для пресной воды на случай, если животному придется провести в море долгое время. Возможно, все это и не понадобится: течение у Рас-Асира направлено к берегу, и мы не однажды наблюдали, как выброшенный за борт мусор быстро выносит на отмель. Тем не менее, матросы добавили к сооружению свой штрих — стандартный флаг для терпящих бедствие на десятифутовом шесте. Пока они этого не знают, но я прикажу заменить его на флаг другого цвета, чтобы какой-нибудь злополучный корабль не подверг себя опасности ради спасения бессловесной твари.

Экипаж разделился на две партии: одни моряки считают, что обезьяну нужно пристрелить, другие же хотят дождаться, пока она спустится, и посадить ее на плот. Я солидарен с последними, ибо роль охотника пришлось бы выполнять мне, а я уже писал, насколько неприятна для меня такая перспектива. Первая партия отрядила ко мне делегацию — они заявили, что их оппоненты никогда не покидают палубы, тогда как животное мешает тем, кто работает наверху: оно дергает канаты и производит жуткое впечатление своими воплями и воинственными позами, каковые снизу кажутся забавными, однако на малом расстоянии способны вывести из равновесия и даже серьезно испугать.

Поскольку я видел обезьяну вблизи лишь несколько секунд, мне захотелось проверить справедливость этих обвинений, и я поднялся наверх. Несмотря на свои шестьдесят лет, я не пользуюсь люлькой и презираю капитанов, не умеющих обходиться без нее. Это приспособление приводит мне на память рассказы отца, в юности видевшего своими глазами, как по городу носят господ в портшезах. В том, как двадцать человек совместными усилиями втаскивают на мачту своего упитанного капитана, есть нечто египетское; меня подобные зрелища коробят. Взобравшись на семьдесят футов над палубой — головокружительная высота, на которой я не бывал много лет, — я поравнялся с обезьяной. Волнение на море было приличное и корабль качало с амплитудой по меньшей мере в двадцать градусов, так что мы оба болтались из стороны в сторону, словно маятники.

Я не натуралист и на судне нет зоологических книг, поэтому все, что я могу сделать, — это описать ее. Ростом она почти с меня (без малого пять футов десять дюймов) и имеет крепкое телосложение. Руки и ноги как человеческие, если не считать шишковидных, будто пораженных артритом суставов; впрочем, так выглядят конечности у многих обезьян. Она мускулиста и покрыта прекрасной рыжевато-бурой шерстью. Когда она вытягивает руку или ногу, под кожей обозначаются белые сухожилия. Я уже говорил об ослепительной белизне ее зубов — заостренные, как собачьи клыки, они образуют два ровных ряда и напоминают капкан. Черты ее лица удивительно тонки, и оранжевая шерсть на щеках и лбу переходит в снежно-белую меховую шапку. Когда я посмотрел ей в глаза, мое сердце на мгновение замерло, ибо они у нее яркого, пронзительно-синего цвета.

Вначале она принялась визжать и раскачиваться, точно решила напасть на меня. Если бы это случилось, плохи были бы мои дела. Моряки боятся ее, потому что на борту нет человека, наделенного хотя бы половиной ее силы, во всех океанах не сыскать матроса, который обладал бы десятой долей ее проворства и ловкости, и если на белом свете есть человек с зубами, похожими на две гряды снежных пиков, то найти его можно разве что в каком-нибудь скандинавском или восточноевропейском цирке, ибо там любят такие штуки. Затем, к моему удивлению, она прекратила свою пантомиму, мягко и вопросительно склонила голову набок и устремила взор прямо мне в глаза. Я без колебаний ответил ей тем же, так как был уверен, что благодаря своей человеческой природе непременно окажусь хозяином положения. Но все вышло наоборот. Ее взгляд потряс меня настолько, что я едва не упал. С тех пор она уже никому не угрожает и не скалит зубы, а просто сидит у самой верхушки фок-мачты. Команда объясняет эту перемену якобы присущими мне особыми силами. Это лестно, хоть и не совсем, ибо предполагает мою способность вступать в контакт с обезьянами. Но никто из матросов даже не подозревает, что главная перемена произошла не в обезьяне, а во мне, — правда, я и сам не знаю, какая именно. Впрочем, я по-прежнему досадую на свое неблагоразумие, ставшее причиной всех этих хлопот. Мы поймаем ее и отправим в плавание близ Рас-Асира.

На ужин кок приготовил нам жаркое. Я велел ему положить туда побольше трав и открыть на камбузе окна. Запах был сногсшибательный. Я сидел на юте с бокалом вина, наслаждаясь вечерней прохладой, и меня одолела почти гипнотическая расслабленность. Все мы утомлены тяжелой работой на палящем солнце: весь день под молчаливым наблюдением обезьяны нам пришлось возиться с парусами, дабы взять все возможное от капризного ветра. Но мы-таки поймали муссон и скоро полетим как на крыльях. Это было чудесно — сидеть на палубе и вдыхать аромат жаркого с приправами. Должно быть, нам завидовало само море. По моему приказу несколько человек вооружились острыми палками и погрузочной сетью: я был убежден, что обезьяна спустится. Мы вглядывались наверх, как в горизонт, и терпеливо ждали. Она почуяла еду и пришла в возбуждение — скакала туда-сюда, однако на палубу не спустилась. Даже во время трапезы мы видели, как она мечется по ноку рея. Мы поставили для нее в стороне миску, но она не осмелилась ее схватить. А если бы рискнула, мы схватили бы ее самое.

Читать дальше