Марк Хелприн - Письма с «Саманты»

Судя по ее нетерпению, завтра она покорится зову желудка. Тогда мы изловим ее, и делу придет конец. Я не перестаю ругать себя за допущенное нарушение, хотя мне и жаль, что она не способна поведать нам, как высоко поднялась в том серебристом столбе и что при этом чувствовала.

Преданный Вам

Самсон Лоу

25 августа 1909 г.,

2° 13΄ 10΄΄ с. ш.,

51° 15΄ 17΄΄ в. д.

Близ Могадишу

Уважаемый сэр!

Сегодня она спустилась. Закончив предыдущее письмо, я сообразил, что она может оказаться вегетарианкой; в этом случае запах мяса должен был только отпугнуть ее, как бы она ни проголодалась. Тогда я принялся вспоминать самое ароматное из всех известных мне вегетарианских блюд. В мою бытность штурманом, в январе 1873 года, судьба привела меня в палестинский порт Яффу. Мы поднялись в Сфат — священный город в холмах, полный евреев и арабов, тихий и загадочный. Туда, под обширный бархатный купол, усеянный звездами, стремилось так много паломников, что ни на одном постоялом дворе не нашлось места для ночлега. Я с несколькими товарищами заплатил небольшую сумму за частное помещение и стол. В два пополуночи, когда мы вернулись с горы Джермак, арабы развели огонь на сухих кипарисовых ветках, разогрели на огромной квадратной сковороде местное масло с травами и пожарили в нем нарезанный толстыми ломтями картофель. Я никогда не ел ничего вкуснее. Возможно, причиной тому был наш голод, тишина и холод вокруг, само наше пребывание в Сфате, высоко в горах, где воздух прозрачен, как эфир, и все души меняются. Сегодня я попросил кока состряпать ужин по этому старинному рецепту.

Мы шли под муссоном несколько часов, и в воздухе были рассыпаны серебристые искорки — следы послеполуденного зноя. Хотя солнце почти село, на железо палубы нельзя было ступить босиком. Обезьяна в снастях выглядела полумертвой — вялая и поникшая, рука безжизненно висит, спина сгорблена. Мы положили картошку в миску и отнесли на бак. Она медленно спустилась и, едва коснувшись палубы, побежала к еде, точно паук, споро перебирая всеми четырьмя конечностями. Когда она насыщалась, мы набросили на нее сеть. Мы ожидали отчаянной борьбы, но ее поза и выражение лица были такими мирными, что я велел снять сетку. Матросы стояли с палками наготове, но обезьяна не тронулась с места. Тогда я подошел и протянул ей руку, словно ребенку.

Она повторила мой жест. Без своего грозного оскала, утомленная, стоящая на четвереньках, она была нам по пояс и казалась не страшнее собаки. Под крики и смех команды я провел ее до кормы и обратно. Затем меня сменил мой помощник, а за ним и все остальные по старшинству, вплоть до юнг, которые меньше ее и, похоже, вызвали у нее наибольшее любопытство. До наступления темноты она успела прогуляться с каждым членом экипажа и вела себя на удивление послушно. Но я помнил ее зубы и велел приковать ее к плоту, который уже описывал ранее.

Она устроилась там весьма комфортно, окруженная фруктами и водой (коими методически подкреплялась); она сидела на своем деревянном троне, а рядом с нею теснились с полдюжины придворных, которым не терпелось заглянуть ей в глаза и подержать ее за любезно протянутую кисть. Мои письма в Лондон — далеко не единственные, где она будет упомянута. Те, кто обучен грамоте, описывают ее с превеликим пылом. Я видел иные из этих посланий. Ее именуют «безумным бабуином», «плотоядной гориллой ужасных цветов, мускулистой, но яркой, как птица», «пигмеем, занесенным в море благодаря чуду и тайфуну» и дают ей самые разные латинские определения с неизбежными орфографическими ошибками.

В зависимости от направления муссона и его силы мы достигнем Рас-Асира не позднее, чем спустя трое суток. Я хотел избавиться от обезьяны сразу, но меня стали упрашивать подождать до мыса. Я уступил, заодно лишний раз убедившись в том, что людям, облеченным властью, необходимо придерживаться правил. Впрочем, мой авторитет едва ли заметно пострадал, и, когда обезьяна нас покинет, я намерен ужесточить дисциплину.

Я уже приказал заменить флаг для терпящих бедствие на зеленый вымпел. Он развевается над животным, которое невозмутимо восседает на троне. Несмотря на такую роскошь, оно по-прежнему в цепях и в ближайшие три дня вновь отправится в плавание.

Преданный Вам

Самсон Лоу

28 августа 1909 г., 12° 4΄ 39΄΄ с. ш.,

50° 1΄ 2΄΄ в. д.

К северу от Рас-Асира

Уважаемый сэр!

Случилось крайне неприятное происшествие. Я должен сообщить о нем, хотя за все годы своего пребывания на капитанском посту едва ли сталкивался с чем-либо худшим. Нынче утром я проснулся, собираясь высадить обезьяну за борт, поскольку мы должны были обогнуть Рас-Асир примерно в одиннадцать (муссон не подвел, и северный ветер, его ответвление, нес корабль вперед, как надежный двигатель). Однако, выйдя на палубу, я обнаружил, что самодельного плота нет. Сначала я подумал, что помощник уже избавился от обезьяны, и пожалел, что мы находимся так далеко от берега. Но тут, к своему изумлению, я увидел ее — она сидела без цепей около люка, ведущего в главный грузовой трюм.

Я немедля вызвал помощника и потребовал объяснить, куда девался трон (так мы стали называть плот). Мой подчиненный ответил, что он исчез во время четырехчасовой вахты, начинающейся в полночь. Разъяренный, я кинулся вниз и велел вахтенным, которые несли дежурство в названные часы, сию же минуту подняться наверх. Хоть и спросонья, они были в ужасе. Я сказал, что, если виновник не объявится, они все будут закованы в кандалы. Я был вне себя от гнева и еле удержался от рукоприкладства. Двое молодых матросов, такие испуганные, точно им грозила мгновенная смерть, признались, что выбросили плот в море. По их словам, они не хотели, чтобы обезьяну отдали с его помощью на произвол судьбы.

Сейчас они в кандалах и будут освобождены только после того, как мы минуем Суэц. Их зовут Малкехи и Эспер, и на срок ареста я лишил их жалованья. Когда мы огибали мыс, подойдя совсем близко к земле (поскольку глубина там большая), я убедился, что обезьяну и вправду очень скоро вынесло бы на сушу, но берега в тех краях голые и негостеприимные, так что она наверняка погибла бы в самое ближайшее время. На моей карте из адмиралтейства нет топографических подробностей этого района — на ней изображен только желтый язык с надписью «Африка», вдающийся в Аденский залив.

У меня еще остается возможность выбросить ее за борт, сейчас или потом. Я не хочу этого делать; в конце концов, я сам пустил ее на корабль. Другой плот нам построить не из чего. В трюме много тонн древесины, но нет ни щепки, которая была бы легче воды. Ветер хорош, и мы направляемся к Баб-эль-Мандебскому проливу, который пройдем завтра к вечеру, а дальше нам предстоит тяжелый участок пути по Красному морю к Суэцу.