Паскаль Мерсье - Ночной поезд на Лиссабон

Обойдя молчанием заботы Грегориуса, он заговорил о себе. С любым другим такой поворот дела обидел бы Грегориуса, но только не с этим искалеченным пытками, замкнутым и одиноким человеком. Их беседы стали для него драгоценнейшими часами.

— Если обследование не покажет ничего страшного и если врачам удастся снять эти приступы, то я вернусь, — успокоил Грегориус. — Чтобы как следует овладеть португальским. И чтобы написать историю португальского Сопротивления.

Он старался говорить уверенно и твердо, однако его слова звучали неубедительно, он и сам это чувствовал и видел, что для Эсы они тоже были пустыми словами.

Дрожащими руками Эса достал с полки шахматы и начал расставлять фигуры. Какое-то время он сидел молча, с закрытыми глазами. Потом поднялся и снял сборник шахматных партий.

— Вот. Алехин против Капабланки. Я думал, мы сыграем эти партии с вами.

— Искусство против науки? — улыбнулся Грегориус.

Эса улыбнулся в ответ. Грегориусу так хотелось запечатлеть эту улыбку на пленке!..

— Временами я пытаюсь себе представить последние минуты после того, как человек принял смертельную дозу таблеток, — неожиданно сказал Эса посреди партии. — Вначале, наверное, облегчение, что все скоро кончится, что удалось избежать недостойного конца. Налет гордости за свое мужество. Сожаление, что не так часто его проявлял. Последний взгляд на свою жизнь, чтобы удостовериться: все сделано правильно и будет ошибкой вызывать скорую. Надежда на хладнокровие до последнего вздоха. Ожидание, когда начнут затуманиваться сознание и неметь кончики пальцев и губы.

А потом вдруг бешеная паника, отступление, сумасшедшее желание, чтобы жизнь не обрывалась так скоро. Горячая, переполняющая вас жажда жизни, сметающая все на своем пути, все логические доводы, все резоны — они кажутся вдруг надуманными, смешными, нелепыми. А потом? Что потом?

— Не знаю, — сказал Грегориус.

Он вынул томик Праду и прочитал вслух: « Разве не очевидно, просто и понятно, отчего они отшатнулись бы, узнай в этот момент о своей скорой смерти? Я подставил утомленное от бессонной ночи лицо утреннему солнцу и думал: они просто хотят, чтобы им выпало больше от этой жизни, какой бы легкой или трудной, бедной или обеспеченной она ни была. Они не хотят, чтобы она подходила к концу, даже если за гробом не смогут о ней скучать — и знать об этом тоже не хотят».

Эса попросил у него книгу и перечитал сам. Сначала этот отрывок, потом весь разговор с Хорхе о смерти.

— О'Келли, — помолчав, сказал он. — Когда-нибудь вгонит себя в гроб своими сигаретами. «Тебе-то что, — огрызнулся он, когда кто-то заметил ему это. — Поцелуй меня в задницу!» А тут вдруг голову потерял от страха. Merde . [120] Дерьмо (франц.).

Начало смеркаться, когда партия была завершена и «Алехин» выиграл. Грегориус взял чашку Эсы и допил последний глоток. Перед дверью они застыли друг против друга. Грегориус чувствовал, как все в нем дрожит. Эса положил ему руки на плечи, и он щекой почувствовал его голову. Старик проглотил ком в горле, теперь Грегориус ощутил, как дернулся его кадык. Сильным рывком, от которого Грегориус пошатнулся, Эса оттолкнулся от него и, не поднимая глаз, открыл дверь. Прежде чем свернуть за угол в конце длинного коридора, Грегориус обернулся. Эса стоял в проходе и смотрел ему вслед. Такого он еще никогда не делал.

Выйдя на улицу, Грегориус спрятался за кустом и стал ждать. Эса вышел на балкон и закурил. Грегориус отснял полную пленку.

Тежу он не видел. Он видел и чувствовал только Жуана Эсу. От Праса-ду-Комерсиу он медленно побрел в сторону Байрру-Алту и зашел в кафе неподалеку от голубого дома.

Уходили четверть часа за четвертью, а он все сидел. Адриана. Это будет самым тяжелым прощанием.

Она открыла и по его лицу тут же все поняла.

— Что-то случилось, так?

— Рутинное медицинское обследование у моего врача в Берне, — сказал Грегориус. — Вполне возможно, что еще вернусь.

Он поразился, насколько спокойно она приняла это известие, даже стало немного обидно.

Она дышала не то чтобы лихорадочно, но чаще, чем прежде. Потом резко встала и принесла блокнот

— Дайте мне ваш бернский номер.

Грегориус удивленно поднял брови. Тогда она показала в угол, где на столике стоял телефон.

— Со вчерашнего дня, — сказала она. — Пойдемте, я хочу вам кое-что показать.

Она пошла вперед к лестнице на верхний этаж.

Горы книг на полу в комнате Амадеу исчезли. Теперь книги были расставлены на полках в углу. Она смотрела на Грегориуса с ожиданием в глазах. Он кивнул, подошел и ласково тронул ее за руку.

Она подошла к столу, выдвинула ящик, развязала тесемки картонной папки и вынула из нее три листа.

— Это он написал потом, после девушки. — Ее впалая грудь вздымалась. — Почерк здесь очень мелкий. Когда я это увидела, поняла: он писал только для себя. — Она пробежалась глазами по тексту. — Это разрушает все. Все . — Положив листы в конверт, она протянула его Грегориусу. — Он был уже не он. Мне бы хотелось… пожалуйста, возьмите это с собой. Увезите. Далеко, совсем далеко.

Грегориус потом пожалел, что захотел еще раз увидеть кабинет, где Праду спас жизнь Мендишу, где висела картинка с изображением головного мозга и где были погребены шахматы Хорхе.

— Он так любил здесь работать, — сказала Адриана, когда они спустились в практику. — Со мной. Вместе со мной. — Она провела ладонью по смотровому столу. — Они все его любили. Любили и восхищались им. — По ее лицу промелькнула какая-то нездешняя, призрачная улыбка. — Многие приходили, даже когда у них ничего не болело. Только чтобы посмотреть на него.

Грегориус лихорадочно соображал. Потом подошел к шкафчику с древним инструментом и взял в руки стеклянный шприц.

— Так вот как они тогда выглядели, — чуть громче, чем надо, сказал он. — Теперь таких не делают.

Его слова не дошли до Адрианы, она по-прежнему разглаживала бумажную салфетку на смотровом столе. След блуждающей улыбки все еще озарял ее лицо.

— А вы не знаете, куда делась та картинка со стены? Она ведь сегодня большая редкость.

— «Зачем тебе эта схема? — спрашивала я его иногда. — Ты же видишь человеческое тело насквозь». «Она так похожа на карту», — ответил он. Он любил карты. Географические карты. Карты железных дорог. В Коимбре, в университете, как-то он раскритиковал их святилище — анатомический театр. Профессора его не жаловали. Оказывал мало почтения. И вообще был слишком высокомерен.

Грегориусу пришло в голову еще одно решение. Он бросил взгляд на часы.

— Я уже опаздываю. Можно мне от вас позвонить?

Он открыл дверь и первым вышел в вестибюль.