Алеся eprst2000 - Было такое...

Прошло три дня. Они едут в машине, он подвозит ее до дома. О чем-то болтают, но она думает: «Секс или нет?» Он говорит: «Нужно заехать в аптеку». И говорит это так, что непонятно: это утверждение или вопрос. Она аккуратно спросит: «У тебя болит голова?» Он ответит: «Нет. Надеюсь, у тебя тоже». И будет как-то смешно и неловко.

А потом они приедут домой.

Они сидят на кухне. Он ест невероятную курицу в апельсинах. Он скажет: «Ты вкусно готовишь». Она отмахнется: «Да ладно, на скорую руку сделала». Все должно произойти сейчас.

Открывается входная дверь. Заходит мама. Мама с порога кричит: «Свет, ты дома, нет?» Света с перекошенным лицом выйдет в прихожую. Она ничего не успеет сказать, потому что мама скажет: «Ты курицу доела? Сколько она в холодильнике стояла, не пропала еще? К врачу сходила? Что сказал? Молочница еще была? Зудит, доча?»

Мама будет снимать обувь и говорить громко, очень громко. Потому что мама бывшая учительница, она привыкла перекрикивать. Она скажет: «А мы решили сегодня приехать, там дождь, холодно уже. Сейчас отец поднимется, мы кабачков привезли, на рынок заезжали, сметаны деревенской взяли, яичек три десятка, крупные, как яблоки. На-ка, возьми у меня сумки».

Мама неожиданно приехала с дачи. И папа приехал. И кабачки. И собака Альма приехала. Альма — здоровая овчарка. От нее в разные стороны клочками шерсть и запах псины. Все лето Альма прожила на даче. Она невероятно рада вернуться домой. Она забежит и застучит хвостом об стены, колени, дверные косяки. У нее в такие моменты открытая пасть и видно, что Альма улыбается. Ее дыхание похоже на смесь глубокого «Ах, Ах» и «Ха, Ха».

Света говорит: «Мама, я не одна». Мама говорит: «А кто у нас? Лидка, что ли? Лид, привет! А что вы в тишине-то сидите. Сейчас картошки начистим, кабачком нажарим». Света скажет: «Не Лида».

Мама заглянет в кухню, а там сидит он. Как-то прижался в угол. Альма тоже прибежит в кухню, начнет стучать хвостом, полезет лизаться. Собака засунет ему в рот свой огромный язык, который похож на мягкую лопату. Она будет лизать все лицо, чавкать и жарко дышать открытой пастью. Мама скажет: «Здравствуйте!»

У него зазвонит телефон, он скажет: «Извините, звонок». Он будет придерживать Альму одной рукой, а Альма будет тянуть пасть и заглатывать воздух, шлепать себя по носу языком. Он ответит шепотом и чуть раздраженно: «Алло. Алло! Ну где, где… Да, в офисе. Слушай, ну чем я помогу? Ну, помассируй ему животик!»

Мама скажет: «Надежда Васильевна, очень приятно». Мама будет в тренировочных штанах и футболке старшего сына. На растянутой груди написано «John Tucker Must Die».

Альма будет шумно лакать воду из тазика. Папа зайдет в квартиру и поставит ящик с кабачками. Запахнет свежей травой. Папа громко скажет: «Надька, ну кто яйца в коридоре бросил? Светка дома или опять шлындает?»

Девушка заходит в кафе. Официантка спрашивает ее: «Вы будете одна?» Девушка отвечает: «Да».

Это, наверное, тоже хорошее начало для кино.

Или вот мы идем по улице. Уже поздно, так поздно, что даже рано и уже светает. Пустой летний город — это моя любимая планета.

Допустим, это центр. И таблички висят по всем домам: здесь с такого-то по такой-то год жил выдающийся Математик Такой-то. А в этом доме работал великий Писатель Такой-то. А тут вывел свою знаменитую теорию Физик Такой-то. И я сразу представляю, как много-много лет назад Физик Такой-то шел вдоль этого дома с сумкой, а в сумке живой карп.

И он шел просто так, как обычный человек. У него, правда, были улучшенные жилищные условия, личный автомобиль с водителем, большой кабинет, стол с сукном и любовница Нина на Таганке. Но иногда он просто так ходил за рыбой и здоровался с соседями, которые резались в домино.

А сейчас мы тут ночью идем, а он, этот Физик Такой-то, уже сгнил давно. Остались только родственники, что-то вроде праправнуков, которые работают менеджерами. Они давно продали квартиру в этом доме и купили себе три по разным концам города. Иногда, когда один праправнук знакомится с очередной Ниной, то он говорит: «А ты знаешь, что мой дед был Физиком Таким-то?» А Нина, чтобы не выглядеть дурой, говорит: «Да ты что?» А менеджер говорит: «Да. Даже табличка мемориальная висит на доме, где он жил, я тебе покажу. У меня такая же фамилия, от него досталась». А Нина говорит: «Ого! А я еще подумала: однофамильцы, что ли?»

И вот мы идем, идем. А в центре очень красиво, когда нет людей и машин, можно ходить прямо посереди дороги. Особенно хорошо в кривых узких переулках, где нет места даже для фонарей. Там понастроили всего из стекла и бетона или стилизовали под старые дома, втиснули в архитектуру лифты. И вдруг Леша мне говорит: «Это же все напрокат». Я спрашиваю: «Как это?» А он говорит: «Ну, напрокат. Все это — напрокат. И дома эти, и квартиры. И улучшенное жилье, и личные дворы со шлагбаумом. Даже тело — оно тоже напрокат. Нам этим просто дают попользоваться, потом забирают обратно».

И я сразу думаю: да. Бросить все и уехать. Не проживать эту жизнь, а просто жить! Да! Если бы на моем доме сейчас кто-то решил повесить табличку, то там бы было написано: «Здесь Алеся Петровна жила и густо материлась».

У меня был такой тяжелый проект, что в голове один шум остался. Ощущение, что били железными палками по голове. Я, конечно, сразу после этого побежала работать дальше и взяла еще один большой проект. Потому что в стремлении заработать все деньги мира и скупить все однушки в Москве меня никто не остановит. А Леша говорит: это все напрокат.

И я сразу так расстраиваюсь. Пока я снимала кино, моя подруга успела влюбиться в самого прекрасного человека на всю жизнь и разлюбить этого драного козла навсегда. Пока я бегала где-то между постановщиками и осветителями с криками «Какого хуя?», родилось и умерло самое прекрасное человеческое чувство. И вот я прибежала, остановилась, а мне говорят: напрокат.

И все вздыхают: «Эх, Алеся, надо бы тебе замуж и детей». Раньше я отбивалась, доказывала, а теперь просто согласно киваю, мол, да, да… И делаю очень грустные глаза, чтобы отвалили сразу.

Будто этим решаются все проблемы мира. Я же тогда начну бегать между замужем и детьми с криками «Какого хуя?» Эффект тот же, ничего не изменится, я себя знаю.

Мое самое любимое ощущение, которое не променяю ни на что на свете — это когда никто не знает, где я. Один раз я поехала на Шри-Ланку. Сама по себе там путешествовала, взяла такси и меня повезли в Ливневый лес. Ливневый лес — это такое место на земле, где всегда идет дождь. Он там идет, потому что джунгли, высокая влажность и все время капает. По дороге обратно мой таксист задел машину другого таксиста. Это случилось в какой-то глухой деревне. И вот все жители деревни, все десять человек, высыпали на дорогу и стали смотреть, потому что хоть какое-то событие. Я плохо понимала, о чем они там говорили, но смысл в том, что задетый таксист показывал моему таксисту, как он его будет убивать. И он начал его убивать. А деревня такая глухая, что связь не ловит. И вот я думаю: никто не знает, где я сейчас. Ни один человек на планете. И если сейчас убьют моего таксиста, то я отсюда не выберусь. Останусь, рожу кого-нибудь, буду ходить в храм, молиться богу, у которого на голове бигуди. Потом, конечно, я тоже полезла в драку и начала их сортировать. Они там все похожие ужасно.