Алеся eprst2000 - Было такое...

И я села напротив них!

И кааак съела!..

Всего одну порцию…

И — все. И больше не могу. Думаю, ну как же так? КАК ЖЕ ТАК??? ТОТ ЖЕ ВКУС! Я же голодная, я же хотела есть. Очень хотела! По-настоящему! Почему так быстро наелась?! Не может быть! Вот же они, стоят передо мной, горячие, политые соусом и съесть можно хоть сколько. Сейчас я могу позволить купить их все! Просто все манты в этом ресторане. У меня всегда слюна густо лилась внутри горла, когда вспоминала про них. Расстроилась ужасно. А потом посидела. Подумала. И поняла. Раньше, когда эти манты были недоступны, и я воровала у подруги Оли еще пару штук, то я — росла. Постоянно ходила голодная, всегда хотела есть.

Потому что я — росла.

А сейчас — выросла.

И мне больше одной порции, к сожалению,

не.

на.

до.

Так соскучилась по ней. Думаю, ну все. Больше никогда не буду разговаривать с мамой плохо и грубо. Она так достает иногда. Но все равно. Больше не буду. Это же мама. Звоню ей и говорю:

— Мама, я прилетаю завтра.

Она говорит:

— Какая авиакомпания?

Я говорю:

— «Такая-то». (Название авиакомпании изменено — прим. авт.)

Она говорит:

— Какая?

Я говорю:

— «Такая-то».

Она говорит:

— «Тикия-то»?

Я говорю:

— Нет. «Та-ка-я-то».

Она говорит:

— Плохо слышно. Какая?

Я говорю по буквам:

— «Т. А. К. А. Я. Т. О».

Она говорит:

— Что?

Я говорю:

— Мама. Тебе какая разница? Ты же все равно не едешь встречать.

Она говорит:

— Нет. Мне надо знать. Какая авиакомпания?

Я воздуху набрала, сжала зубы и говорю:

— Мама. ТААА КАААА ЯЯЯЯ ТОООО.

Она говорит:

— Трактэяко?

Я говорю:

— Давай смской пришлю.

Она говорит:

— Да я не умею их читать в этом телефоне! Какая-какая авиакомпания?

Я говорю:

— МАМА!!! ВСЕ!!!

Она говорит:

— Ты почему на меня кричишь? Можешь нормально сказать? Плохая связь.

Я говорю:

— Авиакомпания «Такая-то». «Та-ка-я-то». «Тимофей. Анна. Катя. Алена. Яна. Толя. Оля».

Она говорит:

— Кто это?

Я говорю:

— ДА НИКТО!!! ЗАВТРА ПРИЕДУ!!! ВСЕ!!!

Зачем-то опять накричала на маму. Короче, я приехала сегодня. Всем привет. Начинается мой новый трудовой год.

Мне один раз рассказали, что киты тонут. Они тонут, потому что постепенно обрастают всякими ракушками и прочими наростами. Они обрастают, обрастают, а потом становятся такими тяжелыми, что уже нет сил подняться на поверхность и глотнуть воздуха. Поэтому киты тонут.

Раньше, лет несколько назад, я очень хотела быть несчастной. Конечно, в этом себе никогда не сознаешься по-честному, но желание мое было очень глубоким и тайным.

Я даже делала так. Залезала в интернет и вбивала в поисковую строку, например, такие слова «Он меня бросил», хотя меня даже никто и не бросал, но нужен был повод. И в эту же секунду на экране появлялись тысячи историй о том, кто кого бросил, кому как плохо, кто какую испытывает боль и вообще мечтает удавиться. Внутренне я просто ликовала. Ну, вот же! Вот! Я же говорила! Видите! Все плохо! Все будет плохо!

Трудно вообразить себе, насколько это удобно быть несчастной. Для этого ничего не надо делать. Просто так ложишься вдоль кровати и думаешь: «Ну вот». Можно вспомнить про маленькую зарплату. Или про личную жизнь. Или про неприятности на работе. Можно вспомнить про обиду в детском саду (мальчик по фамилии Мухортов из старшей группы отобрал у меня как-то раз веер, гори в аду, сука). И вот так лежишь, вспоминаешь. Начинает работать внутренний вертолет, который разгоняет несчастье вокруг с огромной скоростью. Все плохо! Все ПЛОХО! ВСЕ ПЛОХО!

Я даже не помню, когда перехотела так делать. Но я точно это когда-то перехотела.

Вот моя мама, например. Я очень люблю свою маму. Но вот за что я ее не люблю, так это за то, что она делает так.

Когда покупаю ей футболку или джинсы, то она говорит: «Ооо, мне теперь до конца жизни хватит!»

И это одновременно злит и очень расстраивает. Потому что одежду носят пару-тройку лет.

Когда умоляю ее поехать отдохнуть, то она соглашается со словами: «С другой стороны, ладно, поеду. Может, в последний раз, когда еще выберусь».

Сейчас мы затеяли ремонт в ее квартире. Она говорит: «Надо думать о будущем и ставить сразу душевую кабину! Потому что через пять лет я уже не смогу залезть в ванну». А маме всего 55 лет.

То есть она уже все решила. Эта футболка — последняя в ее жизни. Эта поездка — больше такой не будет. И через пять лет она уже не сможет ходить. Все, Алеся, пока!

Как-то раз умер мой друг. Это случилось совершенно внезапно, вдруг. За пять минут. Только что сидел — и раз, его нет. Утром встал, надел штаны, свитер, побрился, встрял в пробки, приехал на встречу, ответил на пару десятков звонков, поел что-то в обед, куда-то не успел, заехал в кафе поужинать, заказал салат «Цезарь», а потом раз — откинулся на спинку стула и умер. У него было больное сердце с детства. Его мама потом спрашивала: «А Игорь приехал? Или он еще стоит в пробке?» — это когда везли гроб из морга. Я переспрашивала: «Какой Игорь?» Не могла понять, что она называла гроб именем сына. У меня это не соединялось. Потом она говорила: «Игорек, осторожно!» — это когда несли гроб.

И вот он так умер, а я потом думаю: «Интересно, он понял, что вообще жил? Ощутил это? Это же был его последний день».

Конечно, задумываешься о всяких таких вещах только тогда, когда что-то такое случается. Все уверения в том, что надо ценить каждый день, проживать его как последний, жизнь прекрасна и бла-бла-бла — это не работает. Ни черта не ценишь, конечно. Ну чему тут радоваться, чему? Вон забот полон рот. Я иногда думаю, что каждое утро надо начинать со слова «УРА!» Ура, я живой! Просыпаешься, глаза открываешь, понимаешь, что ты — есть. Ну вот просто ЕСТЬ. Тут есть. УРА!

Один раз мне рассказали про медузу. Есть такой сорт медуз, которые могут питаться плохим. Чем-то очень плохим и они от этого не умирают. Потому что медуза не воспринимает это как плохое. Она плавает в океане и думает, что плохое — это просто его часть. Когда случается плохое, я думаю, конечно, что пропади оно все пропадом. А потом понимаю, что это плохое — оно часть. Часть жизни, а не повод помереть.

Люди очень часто не понимают своего счастья. Вот бывают такие ситуации, например. Встречаются девочка и мальчик. И девочка — очень хорошая, а мальчик — мудак. Или наоборот, пусть девочка будет мудак. Не важно. Кто-то из них недостойный человек. И вот они встречаются, живут потом вместе, а затем расстаются. Хорошая девочка плачет горючими слезами про этого мудака. Ей страшно и невыносимо без него жить. Хотя по логике вещей вместо этого девочка должна скакать по зеленой лужайке и кричать: «Спасибо тебе, Божечка!», подбрасывать в воздух цветы, осыпая ими себя, прекрасную. Но она плачет. И это такая ситуация, которую можно сравнить с тем, что лошадь посрала. Казалось бы, ей должно стать легче, она избавилась от говна. Но нет. Все выглядит наоборот. Все выглядит так, будто говно бросило лошадь.