Борис Тропин - Заносы

Кстати, птеродактиль – это, если кто не знает, такое большое из далекого прошлого, но не то, что, скрываясь в водах озера Лох-Несс, людей дурит, а другое, с крыльями. Как огромная летучая мышь, только с длинным клювом и, как выяснилось, сильно пьющая.

Вернувшийся с полными бутылками Юра обнаружил, что странное явление, неожиданно его посетившее, терпеливо дожидается на лоджии.

– Молодец! – похвалил он и тут же хлопнул себя по лбу. – Да что ж это я! Извини! Проходите, пожалуйста!

Они сразу подружились, и некоторое время птеродактиль жил в большой комнате. Вместе с другом они пили «Стрелецкую» и вели беседы о туманном прошлом и безрадостном будущем планеты, о третьей мировой войне и о том, что все беды человека оттого, что он, гомо сапиенс, – явление наполовину искусственное в отличие от прочих природных зверушек.

– Бог создал и бросил! – пожаловался Юра, безнадежно махнув рукой. – Дальше, мол, сами. А что сами?! Вон, посмотри, что творится! Сами!

Несмотря на то, что объем мозга у птеродактиля, как утверждают ученые, совсем небольшой, собеседником он оказался интересным. А уж про Юру и говорить нечего. Но даже и для него, продвинутого во всех отношениях человека, было в этой ситуации нечто непонятное и даже удивительное.

Стояли теплые дни августа. Дверь на лоджию оставалась открытой. Они сидели на полу в большой комнате и не могли наговориться.

– Я только вот что не пойму. Когда ты был, – Юра ткнул собеседника указательным пальцем в грудь, и тому пришлось, взмахнув крыльями, слегка попятиться, чтобы сохранить равновесие, – меня еще не было. Не было! – удивленно развел руками Юра. – А как же мы встретились?! Не сходится! Давай по-другому! Когда я, гомо сапиенс, появился в одна тыща… В одна тыща… Когда я появился? – Юра, наморщив лоб, взялся писать пальцем по паркету дату появления на свет гомо сапиенса. Нечаянно стал валиться на бок, но удержался. – Ну да. В 1951 году. Еще Сталин был жив. Иосиф Виссарионович. Но вас, извините, уже не летало! Потому что кранты! Нам сказали, что вы уже вымерли. А может, не вымерли? Может, где-нибудь летали? Или сидели? Ну, в смысле, ты меня понимаешь. Как увидят, кто полетел, – сразу сажают! А потом ищи-свищи! Нет и все. Вымерли! И ни одна сука не признается. Государственная тайна! Но я тоже не видел! И знакомые зэки ничего такого не рассказывали. Не понимаю: как же мы встретились!? Удивительно! Сидим, общаемся… Или это ты к нам прилетел, или это я у вас очутился? – Юра в растерянности посмотрел по сторонам. – В мезозое квартир ни у кого не было, тогда не давали, даже если я и был. И телевизор не работал, пока Вася ни починил. А сейчас работает…

Оба сильно и надолго задумались. А потом пропали: птеродактиль насовсем, а Юра на неделю.

Вернулся он тихим и верующим. Но как человека неординарного его опять занесло.

Из конторы цеха прибежал человек, сказал, что меня зовут к телефону. Странно. Этот номер есть только у пяти самых близких родственников и друзей и только для экстренной связи. Я даже сразу не понял, кто говорит. Тем более, Юля мне никогда не звонила. Поздоровавшись, без вступления она спросила тревожным ломким голосом:

– Ты случайно не знаешь, даосы пьют или нет?

– Кто-кто? – я не понял.

– Ну, это религия такая – даосизм. Ее последователи пьют, или им не положено?

– Так они же раньше были, в древности, и далеко на востоке. А у нас их, вроде, и не было никогда!

– Теперь есть.

Я сразу же решил познакомиться с живым даосом и получше узнать, что это за религия. И вовсе не любопытства ради. Шел 1981 год, и коммунистические динозавры уже начали вымирать один за другим. Осознав, что обещанного коммунизма – всего навалом, работать по четыре часа в день, суббота-воскресенье выходные – нам уже не дождаться, все поняли: будет что-то другое.

Что?!

Одни на этот вопрос беззастенчиво врали, другие застенчиво темнили, третьи говорили: мы люди маленькие, нам, татарам, все равно. Как бы то ни было, на горизонте вместо коммунизма уже маячило что-то новое, интересное и подозрительно несоциалистическое, а местами, я бы даже сказал, вообще антисоветское! И хотя прежние цели и лозунги никто не отменял и Партия по-прежнему считала себя «умом, честью и совестью нашей эпохи», что-то назревало. Из последних сил и наперекор всему Партия продолжала настаивать, что «наша цель – коммунизм». Эта надпись, когда-то светившаяся в темное время суток, ныне, словно скелет доисторического животного, огромными буквами-костями растянувшаяся по крыше длинного кирпичного дома на Можайском шоссе, вызывала лишь усмешку и недоумение. Мы шли мимо официальных призывов, планов, лозунгов и деклараций навстречу неизвестному. В то же время кое-кто всерьез полагал, что перемены у нас начнутся с новой религии.

– Ну как, пьют? – осторожно спросил я у Юли, выпускавшей девчат погулять, и без звонка входя в квартиру.

– Вроде, нет, – ответила она приглушенным голосом, наверное, чтобы не спугнуть такую положительную религию, и добавила еще тише: – Есть в ней что-то… Как бы это сказать? Стабилизирующее. По-моему, очень неплохая религия. Полезная для России.

– Слава Богу, пусть и даосскому! Главное, человек пить бросил.

Однако Бог, как оказалось, ни при чем – у даосов, как и у коммунистов, Бога нет. Но это Юра мне уже потом объяснил.

Он сидел на полу в большой комнате и ничего не делал, что было на него совсем непохоже. Ни икон, ни свечей и вообще ничего религиозного, тем не менее, что-то необычное все же присутствовало.

Как известно, чтобы жители первых и последних этажей не чувствовали себя униженными и оскорбленными, пол в их квартирах настелен паркетной доской, а не линолеумом, как у прочих, кому и так хорошо. В пространстве, переполненном солнечным сиянием и паркетным его отражением, сидящий на полу босой даос Юра выглядел и сам, как святой!

– Лучше уж медитация, чем вино, – шепнула Юля.

Я тоже сел на пол, но ноги у меня не сложились, как надо. Стало ясно, что для медитации я еще не созрел. Неудивительно, Юра всегда всех опережал.

– Так что это за религия такая, и чем она тебе понравилась? Годится она для нашего светлого будущего или как?

– Это не совсем, чтобы религия… – ответил Юра.

– Ну, философия.

– И не совсем философия.

– Пояснее можно?

– В каждой религии есть Бог, в философии – четкие понятия, определения. И там, и там – разные направления и споры между ними. В даосизме никто никому ничего не доказывает. Здесь не принято лапшу на уши вешать.

– Но у них же должны быть какие-то свои попы, гуру, шаманы или как их там? Нельзя же без начальника!

– У каждого свой путь. Каждый сам себе начальник. Есть традиции, тексты… То, что помогает приобщиться к Дао.