Анош Ирани - Песня Кахунши

– Так как тебя зовут?

– Чамди.

– Как?!

– Чамди.

– Ничего себе имечко! Но мне нравится. На мое похоже. Сумди и Чамди. Из нас получится отличная команда.

Сумди ковыляет к Чамди и обнимает его за плечи:

– Все будет как надо.

– Я работаю один.

Чамди сам не знает, почему он так сказал. Ему хочется показать, что он человек бывалый. Гудди смеется.

– Он говорит, как в кино! И платок у него на шее. Кто в жару платок носит? Зря я с ним связалась.

– Я его натаскаю, – говорит Сумди. – Пошли с нами. Мы под деревом живем.

И Чамди идет за Сумди, потому что тот впервые за весь вечер сказал что-то понятное: они живут под деревом. Дерево у них какое-то чудное – ни листик не шелохнется. А самое странное – оно будто прямо из асфальта растет. Чамди подходит ближе. Нет, все-таки есть земля вокруг корней. Наверное, дерево очень старое и дорожку просто проложили вокруг. На стволе при помощи бамбука и веревок закреплен навес из драной мешковины, картона и прочего хлама. Чамди разглядел в темноте пару железных мисок, пакет с четырьмя ломтями хлеба, ржавую жестяную коробку, керосинку и старый деревянный ящик, на котором нацарапано слово «ОМ».

– Добро пожаловать в наш кхоли, – приглашает Сумди.

Гудди вытягивается на земле под навесом из мешковины. Чешет пальцы на ногах и морщится. Сумди тоже укладывается прямо на дорожке, сует руки под голову и смотрит в небо.

Чамди старается делать все, как Сумди. Правда, Сумди этого не видит, его глаза закрыты, небось через минуту уже заснет.

Чамди-то сегодня не уснуть. В приюте у него и кровать была, и простыни чистые. А здесь, на дорожке, в спину впиваются камешки и мусор. Остается только таращиться на темное небо в надежде уснуть от скуки.

Может, мама там? Может, она на небе живет?

Чамди и раньше об этом думал, а вот сейчас всем сердцем поверил: она и вправду на небе. «Наверное, поэтому меня папа и оставил, – думает он. – Я ему маму напоминал. Теперь она на небе живет, и когда-нибудь я ее увижу».

Чамди ищет на темном небе силуэт матери. Проводит линию от одной звездочки к другой, и получается живое тело. Самая яркая звездочка – это мамина голова. Вот черные пряди – у нее ведь обязательно должны быть длинные волосы. Для глаз звезды не нужны: он видел маму во сне, у нее глаза, как у него, большие и черные. Чамди смотрит на маму в небе.

Потихоньку он погружается в дрему. До него доносится дыхание Бомбея: автомобильные гудки, скулеж собак, а еще кто-то стонет.

Да, точно, это стон.

Чамди приподнимается на локте и в темноте различает на земле у дома напротив женщину. Она стонет от боли. Чамди смотрит на Сумди и Гудди.

«Разбудить их? А вдруг они решат, будто я испугался?»

Отвлечься не получается. Чамди встает и медленно переходит улицу. Наступает на что-то острое и морщится. Хоть бы не стекло – стекол у него в пятках и так достаточно. Нет, это красная пробка от газировки. Женщина полулежит с закрытыми глазами, привалившись к стене. Что-то бормочет, но слов не разобрать.

Чамди хочет погладить ее, успокоить – и вдруг замирает. На руках у нее – ребенок, совсем крошечный. Ребенок не шевелится. Лицо женщины в грязи, часть волос вырвана.

Чамди наклоняется так близко, что даже чувствует ее дыхание. Морщинки вокруг глаз еще заметнее от пыли, смешавшейся с потом. Губы сухие и белые. Чамди все смотрит на голого младенца, трогает его щеку. Младенец не двигается. «Иди спать», – говорит себе Чамди. Дрожащим пальцем касается детского животика. Тишина…

– Ты чего? – спрашивает вдруг Сумди.

Чамди быстро оборачивается.

– Да не бойся ты. Свои.

– А я и не боюсь, – лепечет Чамди.

– Чего ты делаешь?

– Я просто… мне показалось, что с ребенком… что-то не то.

Сумди вид женщины и младенца не беспокоит.

– Иди спать, – говорит он.

– Но он не дышит…

Сумди кладет палец на ротик ребенка.

– Дышит, я же чувствую. Он просто спит. Расслабься!

Сумди кладет ладони женщине на лицо.

– Амма, – зовет он.

Осторожно трясет ее за плечо пару раз, и женщина перестает стонать.

– Ты ее знаешь? – спрашивает Чамди.

Сумди обнимает Чамди и ведет его к навесу. Интересно, он опереться хочет, чтоб легче было идти, или просто так, по-дружески?

– Ложись спать. Нам еще завтра работать.

– А что мы будем делать?

– Завтра узнаешь.

Они снова укладываются на дорожке.

– Чамди…

– Что?

– Ты ведь быстро бегаешь, да?

– Сколько можно одно и то же спрашивать?

– Ну скажи. Пожалуйста.

– Да, я быстро бегаю.

– Это хорошо.

Сумди закрывает глаза. Рукой задевает спящую сестру. Та ворочается, но не просыпается. А Чамди все думает о женщине. Почему она стонет, о чем бормочет себе под нос? Он приподнимается и смотрит на нее. В лунном свете блестят ее зубы. Младенец у нее на руках застыл, как изваяние.

Чамди снова ищет на небе силуэт матери. Ищет и не находит. Наверное, она сейчас занята. Тогда он просит ее переставить звезды так, чтоб получилось имя отца. Ведь в городе живут тысячи тысяч людей, а Чамди нужно найти среди них одного-единственного. Так пускай небеса хоть имя его подскажут.

Рано утром улица просыпается. На деревьях и на крышах домов каркают вороны, и Чамди открывает глаза. Сколько же народу ночует на улице! Молодой парень, зевая и потягиваясь, вылезает из тачки. Садится, расчесывается пятерней и глядит по сторонам. Мимо идут двое, несут ведерки с водой. Улыбаются, – наверное, один из них пошутил. Кто-то подметает улицу длинной метлой, сгребает мусор с дорожки. Старуха садится на корточки и чистит пальцем зубы. На губах пенится густая черная паста. Старуха полощет рот водой из полосатой кружки и сплевывает прямо на дорожку. Ей и дела нет до того, что парень тут уже подмел. Лысый толстяк в белой рубахе идет босиком через дорогу. В одной руке у него джазве, в другой букет бархоток. На лбу красный кружок. «Значит, в храм собрался», – думает Чамди.

Гудди кашляет и тоже сплевывает на дорожку, прямо как та старуха. При свете дня ее лицо еще грязнее, но щеки круглые. Она так и спала в оранжевых браслетах. Платье у нее дырявое. Гудди об него руки вытирает, словно это полотенце.

– Нет, ты посмотри на него, – говорит она, – он так и спал в своем платке. Я ж тебе говорила – полный идиот.

– Да оставь ты его! – отмахивается Сумди.

Сумди, наверное, проснулся раньше всех. Он бодр и полон сил. Достает спички из ржавой жестянки, разжигает керосинку, ставит на нее кастрюльку. Чамди не может оторвать глаз от глубокого шрама. Как будто кожу просто разорвали. А уха-то как он лишился? Может, крыса откусила? Ребята ведь прямо на улице спят. Хорошо еще, что Чамди об этом вчера ночью не подумал! На ухо он старается не смотреть.