Уильям Кеннеди - Железный бурьян

— Не могу сегодня ночевать на улице, — сказала она. — Я умру.

Френсис кивнул, и они пошли к автомобилю Финни — черному «олдсмобилю» 1930 года выпуска, безжизненному и бесколесному, в проулке возле Джон–стрит. В машине спали двое — Финни на переднем пассажирском сиденье.

— Я не знаю того, кто сзади, — сказала Элен.

— Знаешь. Это Рыжик из миссии. Он тебя не обидит. А попробует — я ему язык вырву.

— Я не хочу к ним, Френсис.

— Там хоть тепло. А в поле холод, детка, жуткий холод. Будешь шляться одна по улицам — заберут в два счета.

— И ты полезай назад.

— Нет. Мне там тесно. Ноги не помещаются.

— Куда пойдешь?

— Найду, где бурьян повыше, от ветра спрятаться.

— Ты вернешься?

— Конечно вернусь. Выспись как следует, а с утра приду или сюда, или в миссию.

— Я не хочу здесь спать.

— Надо, детка. Больше негде.

Френсис открыл правую дверь и толкнул Финни.

— Эй, бродяга. Двинься. К тебе гости.

Финни открыл глаза, налитые вином. Рыжик продолжал храпеть.

— Ты кто такой? — спросил Финни.

— Френсис. Подвинься, пусти Элен.

— Френсис. — Финни поднял голову.

— За это завтра принесу тебе бутылку, — сказал Френсис. — Ей нельзя там на холоду.

— Нуда.

— Ты мне не нудакай, а подвинься, в жопу, и дай ей сесть.

— Ууввр, — произнес Финни и перелез под руль.

Элен уселась спереди, свесив ноги из машины.

Френсис погладил ее по щеке тремя пальцами и опустил руку. Она подобрала ноги.

— Тебе нечего бояться, — сказал Френсис.

— Я не боюсь. Не в том дело.

— Финни ничего плохого не допустит. А допустит — убью паразита.

— Она знает, — сказал Финни. — Она здесь бывала.

— Правильно, — сказал Френсис. — Ничего с тобой не случится.

— Да.

— Утром увидимся.

— Ага.

— Не унывай, — сказал Френсис.

И захлопнул дверь машины.

С пустой душой он шел на Полярную звезду; им безраздельно владело одно желание: переменить курс своей судьбы. Слишком часто ночевал он на южном краю, на пустыре, в бурьяне. Этого больше не будет. Завтра с утра ему надо было предстать перед старьевщиком, поэтому ночевка в одном из брошенных домов на юге Бродвея, регулярно прочесываемых бессмысленной полицией, — чрезмерный риск. Кому хуже от того, что переночуют под крышей, не на ветру, четыре, или шесть, или восемь человек, — а в доме с поломанными лестницами и дырами в полу, куда можно провалиться и сломать себе шею, в доме, где уже пять, а то и десять лет обитают только голуби? Кому хуже?

Он шел по Бродвею на север, мимо Стимбот–сквер, где мальчишкой пробирался на речные пароходы, чтобы прокатиться до Троя или Кингстона или устроить пикник на острове Лагун. Он миновал здание Делавэр–Гудзонской железной дороги и «Ивнинг джорнэл» Билли Барнса — на строительстве этого дома в 1913 году работал его туповатый брат Томми. Он дошел до угла, где стояла когда–то гостиница Килера — брат Питер, случалось, ночевал там, поссорившись с мамой. Но гостиница сгорела через год после того, как Френсис сбежал из дому, и теперь на ее месте торговый ряд. В тринадцатом году, когда река взбесилась и затопила половину центра, Френсис плыл к гостинице по Бродвею на лодке, и с ним сидел Билли. Малыш был в восторге. Сказал, что это лучше, чем на санках. Не сохранилась гостиница. А что вообще сохранилось? Ну, я. Ну да, я. От меня тоже не бог весть сколько сохранилось; не цел, но жив. И провалиться мне в пекло, если сдохну.

Полчаса Френсис шел строго на север из центра — в Северный Олбани. На Мейн–стрит он свернул направо — и вниз по ее пологому спуску, к реке, мимо дома Макгроу, потом мимо Гринов — некогда единственных цветных в Северном Олбани, мимо дома Догерти, где до сих пор жил Мартин — света в окнах нет, — и мимо забитой досками «Тачки», салуна Железного Джо Фаррелла; там Френсис научился пить, там смотрел петушиные бои в задней комнате, там впервые заговорил с Энни Фаррелл.

Он шагал к низине, где раньше был канал, — не сохранился, давно засыпан. И шлюза нет, и дома при шлюзе, и бечевник зарос травой. Но на подходе к Норт–стрит Френсис увидел знакомое сооружение. Мать честная. Сарай Жестянки Уэлта — стоит! Кто бы мог подумать? Неужели и Уэлт жив? Вряд ли. Слишком глуп, чтобы так долго жить. Неужели им пользуются? И все еще — сарай? Похоже, сарай. Но кто нынче держит лошадей?

Сарай оказался скорлупой; через громадную дыру в дальнем конце крыши луна лила холодное пламя на старый выщербленный пол. Летучие мыши по–балетному описывали дуги около уличного фонаря — последнего фонаря на Норт–стрит; всхрапывали и топали вокруг Френсиса призраки лошадей и мулов. Он сам потопал по половицам и нашел их крепкими. Он потрогал половицы и нашел их сухими. Дверь сарая висела на одной петле, и Френсис прикинул, что если удастся ее повернуть, то он сможет спать за ней, загородившись от ветра с трех сторон. Над этим углом лунный свет не затекал под крышу — здесь Жестянка Уэлт развешивал рядком на гвоздях свои грабли и вилы.

Френсис возродит этот угол, восстановит все грабли и вилы, вернет на ночь лицо Жестянки Уэлта в его прежнем виде, наловит залетных воспоминаний об ушедших временах. При лунном свете он увидел на дальней полке кипу газет и картонную коробку. Он расстелил газеты в своем углу, разорвал коробку и на эту плоскую кипу лег.

Когда–то он жил в двадцати пяти шагах от того места, где лежал сейчас.

В двадцати пяти шагах отсюда 26 апреля 1916 года умер Джеральд Фелан.

В автомобиле Финни Элен, наверное, дрочит ему или берет в рот. Финни не годен для совокупления, а Элен толста для игр на переднем сиденье. Элен годна для любого дела. Он знал, хотя она ему об этом не рассказывала, что однажды ей пришлось дать двум незнакомым — чтобы поспать в покое. Френсис принимал эти измены так же безропотно, как воспринимал обязанность стащить одеяло с Клары и проникнуть сквозь несчитанные уровни вони, дабы получить доступ в постель. Блуд — всеобщая валюта выживания; разве нет?

Нынешнюю ночь я могу и не пережить, подумал Френсис, спрятав ладони между бедрами. Он подтянул колени к груди, не так высоко, как Рыжий Фил Тукер, и подумал о смертях, которые причинил и, может быть, еще причиняет. Умирает Элен, и Френсис, возможно, главный фактор, приближающий ее к смерти, хотя сегодня вечером все его существо было устремлено к тому, чтобы не дать ей замерзнуть в пыли, как Сандра. Я не хочу умереть раньше тебя, Элен, — вот о чем думал Френсис. Без меня ты будешь в мире как ребенок.

Он подумал о том, как летел по воздуху его отец, и понял, что отец в раю. Добрые оставляют нас здесь, чтобы мы размышляли об их деяниях. Мать должна быть в чистилище и будет там, черт подери, вечно. Мегера из мегер, отрицательница жизни — но для ада в ней не хватало зла. А чтобы хоть на минуту ее пустили в рай — если есть у них такое место, — этого он себе не представлял.