Александр Торик - Флавиан. Жизнь продолжается

Я понял, что Бог допустил мне видеть убитых мною людей для того, чтобы меня же самого спасти, потому что Божья любовь простирается даже на меня — бессердечного убийцу.

Я понял, что данная Вами епитимия — не способ компенсировать содеянное мною, „отработать задание“ и тем оправдаться перед Богом, „расплатившись“ за свои грехи, но лишь орудие для разбивания каменной корки безверия и ожесточения, покрывавшей с юности моё сердце. Корка треснула, я стал чувствовать Бога и понимать чужую боль, я научился плакать.

И ещё я понял, что я счастливый человек, потому что Бог открыл мне Себя, потому что Он свёл меня с Вами, потому что я захотел остаток моих дней прожить так, как этого хочет от меня Сам Господь Бог.

Я понял, что Тот, Кто смог простить разбойнику все его преступления за его предсмертное покаяние на кресте, может простить любого кающегося грешника, в том числе и меня, и убитых мною „разбойников“. И я, продолжая совершать земные поклоны с покаянной молитвой, каюсь теперь и за себя, и за тех, кого я лишил возможности покаяться.

Да простит нас всех Господь!

Прошу Вас написать мне, правильно ли я понимаю происходящее со мной и что я должен ещё сделать, чтобы Бог помиловал меня.

С искренним почтением раб Божий Филипп — Вилен Анатольевич Чайкин.

Мой адрес: В-ская обл., М-ский р-н, посёлок Г-ка, детский дом № 14, завхозу Чайкину В. А.»

Флавиан посмотрел на сидевшего в оцепенении Юрку и протянул мне следующий листок.

«Здравствуйте, дорогой Батюшка отец Флавиан! Покорно прошу Вашего благословения и святых молитв! Всё перечисленное в Вашем последнем письме, милостью Божьей, мне удалось выполнить!

Я съездил в монастырь к о. Н-ну, где после исповеди у него сподобился причаститься Святых Христовых Тайн! По Вашей рекомендации, о. Н-н благословил мне чётки и молитвенное правило по ним, которое, с помощью Божьей, мне удаётся неукоснительно выполнять.

Рекомендованную Вами книжку по письмам святителя Феофана Затворника о непрестанной молитве я приобрёл там же, в монастыре, перечитываю её постоянно и стараюсь следовать в ней написанному.

Как Вы и предположили, по возвращении в Г-ку у меня открылись некоторые проблемы со здоровьем, возможно, последствия будут серьёзные. В случае возможного внезапного летального исхода Вам сообщат об этом.

Покорнейше прошу Вас не оставлять меня Вашими святыми молитвами и в этой жизни, и по моей кончине.

Всегда молящийся о Вас, недостойнейший раб Божий Филипп».

Последний листок из флавианова конверта был самым коротким.

«Уважаемый настоятель Флавиан! В соответствии с волей покойного, сообщаю Вам, что работавший в нашем детском доме завхозом Вилен Анатольевич Чайкин после недолгой, тяжёлой болезни скончался 12 марта 2001 года. Перед смертью над ним были совершены церковные обряды Соборования и Причастия приезжавшим из К-ского монастыря священником Н-м.

Не могу не добавить от себя, что такого доброго, отзывчивого, бескорыстно любящего детей и любимого ими сотрудника и педагога на моей памяти за 18 лет работы директором в нашем детском доме ещё не было. Наверное, уже и не будет.

Директор детского дома № 14 Тимофеева Мария Львовна».

Я кончил читать. Все сидели молча. Потом Юрка медленно поднял на Флавиана полные слёз глаза:

— Батюшка! Как же мне жить теперь?

— С Богом, Юрочка, с Господом нашим Иисусом Христом. Пойдём-ка в сад, в беседочку, там и поговорим.

С тех пор Юра-спецназовец живёт у нас в Покровском в церковной сторожке, строит вместе с Семёном и Митричем новый приходский дом, алтарничает и читает на клиросе. Не поёт, правда, — слух после бомбёжек в Грозном подводит.

— Алексей! — услышав знакомый голос, закрываю книгу Григория Паламы.

— Да, мать Евлампия! Как вам, кстати, карабинчик на ведре?

— Хороший карабинчик, Алексей! На кухне боковая полка с посудой на одном гвозде еле держится! Не приведи, Господи, на руку Иринушке упадёт! Прибить бы её покрепче!

Кажется, глубины «исихазма» я постигну не скоро…

Интересно! Почему начинающий отпускать бороду человек всегда сталкивается с необъяснимо бурной, я бы даже сказал, агрессивной реакцией окружающих (преимущественно бреющихся и невоцерковлённых мужчин), знавших его ранее безбородым?

— Ты чё, Лёха, в «бомжи» заделался? — один из «мягких» вопросов.

Я попробовал множество разных вариантов ответов на разные варианты одного и того же вопроса про бороду:

— Раздражение кожи от бритья, — ответ, вызывающий множество советов о применении того, чего «для мужчины лучше нет», и различных парфюмерно-косметическо-лекарственных средств. Что утомляет, да и отец Флавиан на очередной исповеди не разрешил больше врать.

— Жене так нравится — ответ (сначала тоже не соответствовавший истине, хотя теперь: «Лёшка! Как же я тебя раньше без бороды как мужика-то воспринимала?») для большинства оппонентов все же неубедительный.

— Хиппую, — не «прокатывает».

— Потому что растёт.

— У всех растёт, но все же бреются!

— У женщин не растёт.

— Так они же — женщины!

— А почему я должен бриться, чтобы быть похожим на женщину, у которой борода не растёт, если я мужчина и у меня она растёт?

— Ну, все цивилизованные люди сейчас бреются!

— Не все! Я вот не бреюсь, а я что — нецивилизованный? Машину вожу, на компьютере работаю, микроволновкой пользуюсь, мобильником… Какие там ещё признаки цивилизованности? Кстати, вилку в левой руке держу, а нож в правой, и сморкаюсь в платок, а не в галстук.

— Не, ну ты скажешь…

— И вообще, в Библии, ещё в Ветхом Завете, сказано: «не порти края бороды твоей», то есть даже подравнивать бороду, как у меня, по большому счёту не положено.

— Так ты бы сразу и сказал, что верующий! Теперь понятно, у вас всё не как у людей!

И, конечно же, в конце разговора звучит традиционное пожелание:

— Будь проще, и люди к тебе потянутся! После чего собеседник, с чувством выполненного долга, удаляется, гордо подняв голову.

Последнее время я стал отвечать, «как в Одессе» — вопросом на вопрос:

— Лёшка! Ты что это с бородой? — А то?

— Нет, ну все без бороды, а ты с бородой…

— А почему тебя это волнует?

— Нет, ну так — непривычно…

— Привыкай, брат! То ли ещё будет!

В общем, я и сам ещё привыкаю к своей бороде и ко всему, что с ней оказалось связано. Зато дети довольны:

— Папа! У тебя такая щетинка приятная, как у Борьки!

Спасибо, детки! (Борька — это Семёнов трёхмесячный кабан.)

Когда эта «бригада» ещё только высаживалась из своей потрёпанной «четвёрки» у церковных ворот, которые мы с Клавдией Ивановной отдраивали железными щётками, готовя к покраске «Хаммерайтом» (она нижнюю часть, а я, со стремянки — верхнюю), я сразу почувствовал — «ребята серьёзные». Хотя это были одни женщины, пятеро, в возрастной категории от тридцати пяти до шестидесяти с чем-нибудь.