Александр Торик - Флавиан. Жизнь продолжается

Нашли мы отца Серафима сразу, он, словно бы ожидая нас, стоял недалеко от ворот, разговаривая со старым, согбенным монахом-греком в белом кухонном переднике. Он оказался худеньким человеком, я бы даже сказал — утончённым, с седеющими черными волосами, негустой бородкой и глубокими, светящимися добротой и любовью, словно иконописными, глазами.

Поскольку греческого мы не знали, а отец Серафим — русского, разговор пошёл на английском, переводил Флавиан.

— Вы подождите немного, — извиняющимся тоном произнёс отец Серафим, сопровождая свои слова поистине ангельской улыбкой, — я сейчас принесу ключ от церкви, где хранится Святой пояс Божьей Матери, и мы пройдём туда вместе!

Мы расположились в тени колоннады напротив входа в трапезную, неторопливо оглядывая внутренний двор Ватопедского монастыря.

— Интересно, — решил я прервать молчание, — а «Ватопед» брал деньги у Евросоюза? Я читал, что Евросоюз, пытаясь получить влияние на Афоне, инвестирует большие суммы денег в реставрацию афонских монастырей.

— «Ватопед» не брал, — потянулся послушник Сергий, — у них своих благотворителей хватает, принц Чарлз, например…

— А принц Чарлз-то с какой стати, — удивился Игорь, — он же, вроде, католик?

— Не католик, а англиканин. Был. А потом стал православным, часто ездит на Афон паломничать, у него здесь келья своя в «Ватопеде» и в «Хиландаре» сербском тоже. Он обоим монастырям мощно деньгами помогает, хиландарцам недавно, после пожара ихнего, громадные какие-то деньги отвалил, спаси его, Господи!

— Ничего себе! — не выдержал я. — А что же об этом в прессе нигде не было, они ведь за каждым его чихом следят!

— Наверное, масоняры сверху разрешения не дали, королевскому дому не выгодно, поди, чтоб весь мир узнал, что наследник престола — православный, — откликнулся Сергий, — «белая ворона» в их масонском гадюшнике!

— Бывает же такое! — подивился Игорь.

— Афон! — подытожил Флавиан.

— А я не понял, брат Сергий, что такое мутят со своими деньгами на Афоне евросоюзовцы, — поинтересовался Игорь, — в чём суть интриги-то?

— Да простенько всё, на самом деле! Хотят масоны ликвидировать такой вселенский оплот православия, как Афон, чтоб прекратилась здесь монашеская молитва, чтоб рухнул ещё один забор на пути антихриста! Хотят превратить монастыри в музейно-гостинничные комплексы, экзотическую такую зону отдыха. Вот и пытаются своими отработанными в веках методами действовать — хитростью и деньгами.

Предложили они Протату — Афонскому «парламенту» — аж двадцать миллиардов евро, не миллионов — миллиардов! Разделите, мол, между всеми двадцатью монастырями на восстановление архитектурных памятников! А условие одно — пустить женщин на Афон, «прекратить дискриминацию по половому признаку», этого они уже давно добиваются…

— А почему же их сюда не пускают, — удивился Игорь, — у нас же в Троице-Сергиевой Лавре пускают, и в других монастырях тоже, причём и верующих, и просто туристок?

— В первые века здесь тоже женщины бывали, молиться приходили. А потом Матерь Божья запретила. Как раз здесь, в «Ватопеде» это было. Тут такая икона Богоматери есть — «Антифонитриа» — «Отвечающая». Так вот, когда дочь императора Феодосия Великого Планида, кстати, очень благочестивая христианка, в очередной раз приехала сюда и хотела войти в храм, икона заговорила и сказала, что здесь живут только монахи и ей нельзя сюда входить, чтоб не давать повода врагам Христа говорить, что к монахам ходят женщины. Вот тогда и вообще всем женщинам запретили вступать на землю Афона. С тех пор по Афону лишь одна Женщина ходит — Пречистая Дева Богородица!

— Батюшка! — обратился я к Флавиану. — А в чем же духовный смысл этого запрета, ведь дело же, наверное, не только в защите монахов от клеветы язычников, всё равно ведь оклевещут?

— Да, как говорит брат Сергий, простенько всё! Ты представь себе, что по этой площади перед нами бродят толпы полуголых туристок, в шортах, мини-юбках, шумят, хохочут, щёлкают фотоаппаратами. Что тогда с молитвенной жизнью монахов станет? Тогда уже не до чистой молитвы будет, а, дай Бог, от блудных помыслов отбиться! Ведь против монашеского молитвенного подвига сатана сильнее всего и восстаёт, против чистой молитвы! Очень уж она его обжигает! Прервётся молитва на Афоне — конец мира недалёк. Такого вселенского центра противостояния дьяволу больше нет во всём мире.

— Именно так, отче, — подтвердил Сергий, — из-за туристов в прошлом году из Великих Метеор последние несколько монахов к нам на Афон перебрались. Нет больше в Метеорах монахов, остался музей…

— Ну, и что Протат, — вспомнил Игорь, — не взял эти двадцать миллиардов?

— Не взял, — ответил Сергий, — представители всех двадцати монастырей отвергли. Только «еврики» не успокоились, они решили штрейкбрехера найти и предложили по миллиарду каждому монастырю отдельно, кто пустит женщин на свою территорию.

— Отказались?

— Да, пока все, даже самые бедные монастыри отказались.

— Слава Богу!

— Yes! Slava Bogu! — подтвердил незаметно подошедший отец Серафим, сверкая своей удивительной счастливой улыбкой, — Slava Bogu!

Он повёл нас под прохладными сводами галереи и ввёл в храм, словно обрушившийся на меня могучим потоком намоленной веками благодати, которая пронизала всю мою затрепетавшую от этого ощущения душу. Мы переглянулись между собой, и я понял, что Флавиан с Игорем испытывают такое же трепетное чувство благоговения перед Божьим присутствием, что и я.

Распахнулись Царские врата алтаря, и в них показался облачённый в епитрахиль поверх монашеской мантии отец Серафим с драгоценным ковчегом в руках. Мы встали на колени перед великой святыней — Святым поясом Той, Которая носила в Себе Спасителя мира.

Отец Серафим бережно возложил, по очереди, начав с Флавиана, на наши склонённые головы ларец с бесценным сокровищем, вполголоса читая с благоговейной интонацией молитву на греческом языке. Затем, совершив земные поклоны, мы приложились к Святому поясу Богоматери, и отец Серафим вынес нам ковчег с главой святителя Иоанна Златоустого.

— Смотрите! — переводил Флавиан слова отца Серафима, — под верхней крышкой мы видим лишь обнажённую кость честней главы святителя, а вот здесь, — он открыл небольшую серебряную дверку сбоку ковчега, — вы видите нетленное ухо святого, в которое — по преданию — подсказывал Златоустому его вдохновенные слова сам Апостол Павел!

Ухо действительно было нетленным, желтовато-оливкового цвета, несколько усохшим, но абсолютно целым.

— Ухо же хрящ! — взволнованно прошептал Игорь, — он же разлагается в первую очередь, это же чудо!

— Yes! Yes! It is the miracle! Chudo! — подтвердил отец Серафим, сияя радостью приобщённости к этому Божьему чуду.