Сергей Аксентьев - Беспокойные дали

Андрей слушал, не перебивая.

Пятница встал, подошел к листу расписаний, внимательно просмотрел колонку Платонова.

— Однако в своих научных хлопотах не забывайте об учебном процессе, — сказал он. — Учебная нагрузка у вас в этом семестре большая, но менять её пока не будем. Когда получим обнадеживающие результаты, тогда и поговорим на этот счет.

Андрей утвердительно кивнул. Пятница улыбнулся:

— Кто-то из классиков сказал: «Перед входом в Науку, как перед входом в Ад должна висеть надпись: „Здесь важно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета…“».

Помедлив, Ренат Константинович добавил:

— Вера в свою идею — это большое дело, и здесь я с вами, но важно чтобы упорство в достижении цели не переросло в упрямство. Но пока за вами, слава богу, этого не наблюдается, — протянул он руку, давая понять, что разговор закончен.

…Из академии пришло сообщение о принципиальном согласии рассмотреть вопрос зачисления Платонова в годичную адъюнктуру для завершения диссертации. Вскоре получили и разрешение на консультации в авиационном НИИ. Это был хороший знак.

Пятница вызвал к себе Платонова:

— Годичная адъюнктура — это не совсем то, но выбирать не приходится. Оформляйте документы. Форсируйте разработку экспериментальной установки и готовьте к обсуждению развернутый план диссертации. На ближайшем заседании кафедры вас заслушаем. Свяжитесь с москвичами, узнайте их реакцию на полученное «добро».

… Судьба проделывает иногда удивительные зигзаги, предугадать которые совершенно невозможно. Тут одно спасение: не паниковать и крепче держать в руках штурвал своего утлого суденышка. Иначе на крутых виражах центробежная сила жестких реалий выбросит из жизненной колеи, раздавит и потопит.

Оформили, как положено, документы, не единожды перепроверив соответствие их всем бюрократическим требованиям. Однокашник Пятницы заверил, что со всеми есть договоренность, и задержки с прохождением бумаг в академии не будет. Платонов залез «по уши» в разработку экспериментальной установки, написал в Москву о своем решении поступать в годичную адъюнктуру военно-морской академии. И вдруг приходит отказ!

Мотив его довольно невнятный: «В годичную адъюнктуру зачисляются только выпускники академии, выполняющие научную работу под руководством преподавателей соответствующей кафедры…»

Итак, опять все вернулось «на круги своя». Это был крах. Андрей растерялся. Любое поражение всегда горестно, но поражение несправедливое, когда твоей вины, оплошности или недобросовестности в нем нет, горестнее многократно. Он был человеком импульсивным и самолюбивым. Ему казалось, что окружающие, особенно те, кто неизвестно почему считал его любимчиком Пятницы, злорадно хихикают в кулаки и смакуют в курилке его очередной научный провал. Он замкнулся в себе, стараясь как можно меньше находиться в преподавательской. Все свободное от занятий время проводил на стенде, где шел монтаж его установки. Мичманы, его помощники были не просто умельцы, каких поискать, но, еще, как и Платонов, «свихнутые» на технике, а потому охочие до всяких необычных «железок». Работали по вечерам допоздна. Сложные детали окольными путями изготавливали на заводах. Отказа нигде и ни в чём не было. Дело продвигалось быстро. И вот обрыв…

Тоска, горечь и досада на несправедливость до оцепенения давили дома, когда Андрей возвращался в пустую квартиру. Эту невыносимость пробовал лечить бутылкой, но выпивка не приносила облегчения. Он начинал жалеть себя, раскисал и ещё больше ожесточался.

…Однажды, на просмотре новой литературы в училищной библиотеке, Платонов наткнулся на книжку по ракетным двигателям. Торопливо перелистывая страницы, обнаружил новые сведения по интересующему его вопросу. Дома всё еще раз внимательно проштудировал и… сел писать письмо автору книги. Он, как на исповеди, излагал незнакомому человеку свои мытарства, свои неосуществленные планы. Всё накопившееся, выстраданное и пережитое лавиной обрушилось в проран необычного, длинного письма. Не перечитывая, запечатал конверт, надписал адрес издательства книги и без всякой надежды на ответ утром отнес на почту…

Но ответ пришел. И какой ответ!

Профессор Воинов, автор книги, писал: «Неудача в военно-морской академии — это не повод для отчаяния. Надо продолжать работу, запускать экспериментальную установку, проводить опыты. А досадную осечку с академией нужно воспринимать критически и спокойно: всем некогда и никто не хочет брать на себя лишние хлопоты, заниматься дополнительными задачами, особенно если они лежат вне поля собственных интересов. Таких случаев в моей практике масса. Расстраиваться надо, однако носа вешать не следует, и шарахаться из стороны в сторону тоже. Если вы уверены в выбранном направлении работы, а оно, насколько я понял из письма, правильное, то решение поставленной задачи последует обязательно. Приезжайте. Обсудим и решим». В конце письма домашний адрес и телефон.

Пятница, ознакомившись с ответом профессора, был категоричен:

— Надо ехать немедленно. Правда, за свой счет. Конец года и весь командировочный лимит в училище выбран.

Вечером Платонов позвонил Воинову, и они договорились о встрече в одной из проблемных НИЛ МВТУ. Как пошутил на этот счет Ренат Константинович: «первый адов круг — замкнулся!». Через день Платонов улетел в Москву.

На проходной, для Платонова был уже выписан пропуск. Вахтер, чуткий на чужаков, долго изучал удостоверение личности и командировочное предписание Андрея. Неторопливо записывал в журнал фамилию, имя, отчество, откуда прибыл и к кому следует. Звонил в лабораторию и дотошно выспрашивал, именно ли Платонова Андрея Семеновича там ждут. Убедившись, что его, поймал пробегавшего через вертушку студента и озадачил парня: «Проведи-ка, мил человек, военного в 206-ю лабораторию к Воинову». Уже вслед прокричал: «Возвращайтесь не позднее указанного в пропуске срока и обязательно с отметкой завлаба об убытии!»

Пересекли заснеженный двор. Нырнули в приземистое кирпичное здание. Сопровождающий не задавал вопросов, Андрей не спрашивал. Он привык к подозрительности вахтеров и немногословию людей в режимных «конторах». Да и сам не любил праздного любопытства, считая, что всё нужное скажется в свое время, а ненужное, не относящееся к делу, знать незачем.

Попетляв по полутемным, прокуренным коридорам, Андрей и его сопровождающий юркнули под лестницу.

–У них тут два дня назад прорвало трубу отопления, — предупредил студент, — кругом полно воды. Идите за мной по лагам. Будьте осторожны, чтобы не оступиться.

Туннель уходил всё время вниз. Пахло морозной сыростью и гнилой капустой. Вдали маячил красноватый свет лампочки. Балансирование на скользких досках, наконец, кончилось, прямо по курсу неожиданно обозначился крохотный тамбур с неказистой дверью, обитой черным, заплесневелым дерматином. Сопровождающий громко постучал. Лязгнул засов. В глаза ударил неоновый, мертвенный свет. Платонов огляделся и увидел впечатляющую картину. Квадратная комната без окон с белеными каменными стенами и сводчатым потолком напоминала келью схимника. Две стены были заняты стеллажами из не струганных досок. Полки плотно забиты рулонами ватмана, коробками кинолент, деталями каких-то установок, кусками графита, отливочными формами, мотками проволоки и ещё бог знает чем. Стеллажи опирались на узкие столы-верстаки, на которых изящные осциллографы, электронные счетчики импульсов, хрупкие реторты, кинокамеры и фотоаппараты мирно соседствовали с мощными тисками, ножовками, молотками и прочими слесарными инструментами. В углу вызывающе белел прикрепленный к кульману ватман; в другом углу притулился книжный шкаф, вот-вот готовый лопнуть от переполнявшей его утробу научной литературы. У стены, напротив двери, стоял обширный двутумбовый стол с мощной столешницей. Стол был завален раскрытыми книгами, тетрадями, свитками осциллограмм. Рассеянный свет от настольной лампы с треснутым стеклянным колпаком молочного цвета четко очерчивал абрис склонившегося над рукописью сутулого человека в потертом драповом пальто и вислоухой ушанке на голове. У верстака слева лохматый парень в ватнике, уткнувшись в тубус осциллографа, что-то торопливо записывал в толстый гроссбух. У верстака справа пожилая женщина в накинутом на плечи пальто с облезлым лисьим воротником прокручивала киноленту на монтажном столике.