Джеймс Миченер - Роман

Невозместимость утраты, которую общество понесло со смертью моего любимого внука, и идея написания романа об убийстве подействовали на него так, что вместо прямого пути через Дрезден по автостраде он пустился в объезд по университетской дороге, огибавшей колледж, словно надеялся встретить на ней голосующего Тимоти, и едва сдерживал рыдания, пока мы колесили по ее пустынному и пыльному полотну. Мы почти заблудились, а когда разобрались, где находимся, выяснилось, что крутой поворот вправо ведет туда, где находится ферма Цолликофферов.

— Заедем и узнаем, нет ли у них новостей.

Когда мы вошли в кухню, Фрида с Германом готовили ужин. В воздухе носились соблазнительные запахи.

— Щас позовем Эмму и уже устроим праздник, — обрадованно выкрикнула Фрида на своем немецком наречии.

Герман отвел нас с Йодером в сторонку:

— Я все думаю о той статье про Тимоти и его миллионы. Кто в наших краях мог видеть газету, издающуюся в другом городе? Уж конечно, не обычные негодяи из Ньюмюнстера или Дрездена, о которых известно полиции. Скорее всего, кто-то из студентов колледжа, где эти газеты имеются в библиотеке. Сдается мне, что вы найдете убийцу среди его друзей из колледжа.

Но Лукаса интересовал другой подход к этому делу:

— Возвращаясь окольными путями домой, я думал — или, скорее, фантазировал — о том, как бы обошелся с этой историей сам Тимоти Талл — писатель, понимающий эти края и их людей. Если бы он был жив, я бы задал ему такой вопрос: «Хорошо зная нас, что ты можешь сказать, какого сорта мужчина или женщина из нас — а не из чужих — могли бы совершить подобное?» А теперь представь, что ты молодой Тимоти. Тотже самый вопрос: «Кто из немцев способен на такое, Герман?»

— Хороший вопрос, Лукас. — Цолликоффер откинулся на стуле, демонстрируя подтяжки с ремнем. — Предположим, что это был кто-то из нас. — И он медленно начал рисовать словесный портрет, состоявший из черт знакомых ему людей. — Не нашего возраста. Мы слишком старые, чтобы решиться на подобное. Слишком слабые, чтобы действовать с такой силой, даже в ярости. Крепкие кости не так-то легко сломать.

— Они были сломаны?

— Ты разве не читал заключение эксперта? Сломаны правая рука и левая скула. Это были удары страшной силы. — Меня передернуло, но Цолликоффер не стал обращать на это внимания. — Лукас, им был мужчина. Даже самой сильной женщине это не по плечу. Мужчина лет до сорока пяти, мне думается. Не способный контролировать себя, потому что он продолжал наносить удары даже тогда, когда все уже было кончено.

— У тебя получается какое-то чудовище.

— О, нет! И адвокаты, и священники способны выделывать кошмарные вещи, если они застигнуты врасплох, не так ли, миссис Гарланд? Или когда они напуганы до смерти. Кстати, на месте убийства ведь была собака?

— Да, — ответила я. — Симпатичный Лабрадор по кличке Ксерксес.

— Но ведь его держали в доме?

— Да. Когда Тимоти оставался у меня, Ксерксес спал на его кровати.

— Итак, человек, который скрывается среди нас, немцев, это мужчина в возрасте, скажем, от восемнадцати до сорока пяти лет. Достаточно сильный, чтобы нанести столь мощные удары, и достаточно свихнувшийся, чтобы пойти на такое. Скорее всего, фермер, раз у него такая сила. Наслышанный о миллионах Талла. Три года раздумывавший, прежде чем решиться. — Он остановился. — Предположим, что он прочел или услышал о богатстве, когда ему было девятнадцать или двадцать. Но тогда у него еще не было смелости. Теперь ему двадцать два-двадцать три. Надо двигаться в этом направлении. — Но сказав это, он тут же поправился: — Нет, я все же думаю, что такой тип не мог видеть этой газеты. Им должен быть кто-то из колледжа — может быть, даже какой-нибудь футболист. Эти стероиды, которыми они пользуются, могут придавать им огромную силу. Запомните, Лукас, убийца должен быть чуть ли не гориллой. Имейте это в виду.

— Кто бы ни был убийца, он не извлек никакой прибыли из смерти Тимоти, — заметила я, желая вернуть их на землю. — А что, если это была попытка похитить его с целью выкупа?

Вопрос показался Цолликофферу совершенно нелепым.

— Миссис Гарланд, — терпеливо разъяснил он. — Убийца вовсе не собирался убивать вашего внука. А похищение вообще исключается. Ведь Тим был взрослым и довольно крепким парнем. Убийцу застали врасплох. Тим с собакой столкнулись с ним, и он набросился на них от неожиданности. Машинально, можно сказать.

— Каковы были тогда его намерения?

— Ограбление. Замышлялось обычное ограбление. В руках у него было какое-то приспособление, чтобы проникнуть в ваш дом. Все, что он собирался сделать, так это украсть сколько-то денег, если они попадутся под руку, или, возможно, телевизор или видеомагнитофон. Кража, которая вылилась в убийство.

Прежде чем я успела сказать, как это ужасно сознавать, что Тимоти погиб из-за каких-то вещей, послышался звук подъезжающей машины и перед домом появилась Эмма. Войдя в кухню, она не удержалась от упрека в адрес мужа:

— Я давно приготовила ужин. Где ты был?

Он показал на меня:

— В колледже.

Она обняла меня и сказала:

— Вы правильно делаете, что не даете горю одолеть себя.

Я с завистью смотрела, как все четверо энергично принялись за знаменитую еду Фриды Цолликоффер.

— Вы едите, как птичка, — кудахтнула в мою сторону Фрида, а мне-то думалось, что я налегаю изо всех сил.

ПЯТНИЦА, 29 НОЯБРЯ. С тяжелой утратой мне помогали справиться две вещи. В трудные времена облегчение мне всегда приносили книги, поэтому я вновь обратилась к своим старым знакомым, которых открывала для себя в разные периоды жизни: «Зеленые особняки» — в детстве, «Сладкая отрава» — когда стала постарше, «Верная нимфа» — когда вышла замуж, «Анна Каренина» — в тяжелый период, последовавший за смертью дочери. Но все эти книги, если можно так выразиться, были в «одном ключе», написаны примерно в одной и той же манере повествования и традиционным языком. К тому же все они вышли из-под пера европейских писателей. Их я перемежала с последними романами молодых американских авторов, хорошо встреченных в читательских кругах. Некоторые из них оказались такими свежими, увлекательными и даже смелыми, что я вновь воспряла душой. Великие мысли и захватывающие приключения, изложенные прекрасным языком, всегда были мне бальзамом на раны.

Вторым фактором, который помог мне сохранить рассудок, было удивление. Я выросла в добропорядочной семье, вышла замуж за добропорядочного человека, который работал в добропорядочной корпорации, находившейся в таком же добропорядочном американском городе. Вы можете сказать, что я жила в изоляции, потому что круг моего общения не включал ни негров, ни евреев и совсем мало католиков. У моей семьи не было предубеждений против них, так же как и против славян — чехов, поляков, — работавших на комбинате. Родители просто учили меня не замечать их. В поле моего зрения не попадали даже забавные пенсильванские немцы, жившие особняком от нашего общества.