Джеймс Миченер - Роман

— Карл! — воскликнула Ивон. — Вас ждет блестящее будущее, я не сомневаюсь в этом. Оно может быть еще более светлым, если вы сохраните свои корни. Я знаю, Карл, потому что сама стремлюсь к тому, чтобы почувствовать под ногами твердую почву.

Теперь настала моя очередь:

— Вам никогда не приходило в голову, что со смертью моего мужа и внука этот дом стал слишком велик для меня одной? Часть его легко превратить в квартиру, которую вы могли бы иметь… или арендовать, по своему желанию.

— У меня тоже теперь просторный дом, — тут же добавила Ивон. — Можно прорезать отдельную дверь, которая вела бы в ваши собственные комнаты.

Услышав эти слова, Стрейберт вскочил и воскликнул чуть ли не с болью:

— Почему вы предлагаете мне это?

— Потому что мы любим вас, — ответила я. — Потому что вы часть нашей жизни. И немаловажная часть.

Мысль о том, что двое людей, никак не связанных с ним напрямую, могут быть так заинтересованы в его судьбе, оказалась для него настолько непривычной, что он не смог сразу переварить ее, и мы трое сидели и молчали. В вечерних сумерках на лужайке, где было найдено тело, появилась одинокая фигура капитана Стампфа. Уставившись в землю, он сосредоточенно пытался восстановить события той ночи.

ВТОРНИК, 3 ДЕКАБРЯ. В гуще событий этого дня я оказалась совершенно случайно. Все началось со звонка Эммы:

— Вы не могли бы приехать к нам и помочь мне образумить моего отупевшего супруга?

Я мечтала покинуть свой дом под любым предлогом и тут же попросила Оскара отвезти меня на ферму Йодеров. Эмма ждала меня на кухне, а ее муж находился в мастерской, откуда вместо стука пишущей машинки доносились звуки пилы.

— Чем он там занят? — поинтересовалась я.

— Возится с Цолликоффером над очередным магическим знаком, — сказала Эмма. — Вот, полюбуйтесь.

Заглянув в мастерскую, я увидела, что мужчины с головой ушли в работу. Цолликоффер распиливал доски и делал заготовки, а Йодер разукрашивал старый знак, снятый им с какого-то обреченного на снос амбара.

— Он создает настоящее произведение искусства, — с гордостью заметил Цолликоффер. — Находит знак на стене какого-нибудь старого сарая, — продолжал он, — укрепляет его древесину при помощи эпоксидного клея, находит для него подходящую подложку, украшает узорами в немецком стиле — и вещь готова.

Наклонившись, чтобы взглянуть на нарождавшееся произведение искусства, я увидела, что, несмотря на старания мужчин, на обработанной поверхности знака был какой-то недостаток, но, чувствуя себя дилетантом, я не стала указывать на него. Однако Йодер, всегда внимательный к реакции людей, заметил набежавшую на мое лицо тень и спросил в упор:

— Что вам не понравилось?

Его прямой вопрос потребовал от меня такого же прямого ответа:

— Вы оставили незаделанной вот эту царапину, которая проходит прямо посередине знака.

— Это не случайно, — разъяснил Лукас. — Я оставил ее специально, чтобы подчеркнуть возраст знака, а также то, что это подлинник, который реально находился на старом амбаре и является частью нашей истории.

Такое объяснение удовлетворило меня, но не Цолликоффера. Он склонился над знаком.

— Но это свежая царапина. Похоже, что ее оставил острый топор.

Бросив случайный взгляд на Йодера, я увидела, что он замер. В мастерской стало так тихо, как будто в ней объявился магический знак дьявола. Цолликоффер оторвал взгляд от изображения и заметил, что с Йодером что-то происходит:

— В чем дело, Лукас?

Побледневший Йодер спросил:

— Что ты сказал только что?

— Ничего.

Лукас показал на царапину:

— Об этом сколе на знаке?

— А, это! Я подумал, что тебе надо бы заделать его.

— А еще?

— Ты сказал, что он старый, этот скол, а я посчитал, что это не так. Посмотри сам. Похоже, что по знаку ударили топором.

Лукас быстро оглянулся на дверь, убедился, что она прикрыта, и прошептал:

— Ты прав, Герман. Разве я не говорил тебе, что в октябре прошлого года, когда я вез тебе законченную рукопись, я купил эти три знака у Отто Фенштермахера?

— Нет, не говорил.

— А я думал, что говорил. Но это не важно. Когда мы с Отто попытались сбить знаки с амбара, это оказалось не так-то просто, и он позвал своего сына — того здоровенного детину, которого прозвали Повидло. Парень заартачился. Сказал, что ему некогда. Но его отец стал настаивать, говоря, что мне надо помочь, а тот, обругав меня сквозь зубы, принялся яростно крушить стену огромным топором, пытаясь оторвать знак. Не контролируя себя, он рубанул топором прямо по знаку, как ты и говорил. Я закричал: «Эй, смотри, что ты делаешь!» — а он бросил в мою сторону такой взгляд, словно хотел огреть топором и меня. У меня до сих пор стоит перед глазами его перекошенное злобой лицо.

Я невольно подалась вперед, а Цолликоффер тихо попросил:

— Повтори-ка еще свой рассказ.

Но Йодер проговорил лишь:

— Здоровенный и неуравновешенный детина с огромным топором…

— Теперь он, наверное, стал еще здоровее и сильнее, — заметил Цолликоффер, и Йодер добавил:

— У меня, помнится, было такое чувство, что, если бы мы были вдвоем, он бы накинулся на меня с топором.

Но никогда не терявший головы Цолликоффер сказал:

— Мы знаем, что орудием убийства выступил не топор.

— Но он мог оказаться там с чем угодно, что попалось ему под руку.

Вместо ответа Цолликоффер наклонился над поврежденным знаком, внимательно разглядывая след удара:

— Говоришь, он рубанул топором? Не контролируя себя?

Когда Лукас утвердительно кивнул головой, Цолликоффера словно подстегнули.

— Нам надо встретиться со Стампфом! — Резко толкнув дверь мастерской, он пронесся по кухне, направляясь к своему пикапу. Мы с Йодером побежали следом.

— Куда это вы? — воскликнула Эмма.

— Скоро вернемся, — бросил через плечо Лукас.

Когда стало ясно, что всем троим придется взгромоздиться в двухместный пикап, я предложила:

— Давайте поедем на моей машине. Оскар довезет нас быстрее.

По дороге Цолликоффер сказал:

— Единственный раз я ехал в подобной машине на похоронах моей тетки.

Быстро добравшись до Дрездена, мы направились прямо в полицейский участок, где Цолликоффер вежливо объяснил, что хочет видеть капитана Стампфа.

— И остальные тоже? — спросил молодой полицейский, и Цолликоффер ответил:

— Мы все по одному делу.

Проходивший через приемную Стампф заметил меня и немедленно провел нас в свой кабинет, где Герман тут же объявил:

— То, что мы обнаружили, нельзя назвать уликой, но все же это заставило нас с Лукасом остолбенеть. — И он принялся пересказывать, как они отметали одну возможную версию за другой. Для Стампфа все они давно уже были пройденным этапом, и он поторопил их: