Джеймс Миченер - Роман

Макбейн поразил меня своими словами:

— А в «Каменных стенах» я переживал за трех фермеров, которые не хотели продавать свои фермы, не хотели, чтобы их постройки снесли бульдозерами.

— Да, но здесь их трое, — поправила мисс Крейн. — Эффект уже не тот. Читатель уже особенно не переживает ни за кого из этой компании.

— И что же, в этом весь изъян? — поинтересовался мистер Макбейн.

Нарушив молчание, заговорила миссис Мармелл. В ее голосе явно слышалось сомнение:

— Боюсь, что налицо синдром обманутых ожиданий. Все ждут привычных йодерских историй о пенсильванских немцах. И никому нет дела до лекций по экологии. Поэтому читатели чувствуют себя обманутыми. Все очень просто.

Все молча смотрели на мистера Макбейна, и после мучительной паузы он сказал:

— Мистер Йодер, мы не можем потерять этот роман.

— А вы и не теряете его, — возразил я, но тут же осекся, подумав, что я нахожусь в более выгодном положении, чем они, и поэтому не чувствую себя несчастным из-за возможных последствий. Но мистер Макбейн перебил меня:

— Скажите мне, мистер Йодер, что вы думаете о некоторых изменениях, которые могли бы немного сгладить реакцию разочарования наших рецензентов? — И, не давая мне ответить, он добавил: — Я не имею в виду полную переделку романа. Мне он нравится. Я думаю, что вполне возможно, внеся небольшие изменения, сделать его больше похожим на привычный йодерский роман, на то, чего ожидает публика. Ведь она имеет на это право.

Передо мной сидели три человека, перед каждым из которых я был в большом долгу. Они сделали меня писателем и поставили на верную прибыльную тропу, Я видел, что каждый из них очень хотел, чтобы я переделал роман так, чтобы он был удобным и понятным для читателя. Но я написал «Каменные стены» как кульминацию всей моей грензлерской серии, показывая возвращение людей к земле, то, как люди злоупотребляют ею, утилитарно используя ее, вместо того чтобы заботиться о ней так, как она того требует.

Обвинение было верным. Взамен героев я вывел негодяев. Но иногда ведь и негодяев надо показывать. Я не мог переделать это громадное сооружение, которое я построил.

Но, прежде чем я успел облечь мои мысли в слова, заговорила миссис Мармелл:

— В период редактирования я уже предвидела, что могут возникнуть трудности, как раз те, что мы сейчас обсуждаем, и я предложила варианты возможных изменений, которые приведут к более удачному балансу между литературой и публицистикой. Но мистер Йодер отклонил мои предложения, и я скрепя сердце с ним согласилась. Это ведь его, а не мой роман.

Президент «Кинетик» спросил меня напрямую:

— Мистер Йодер, можно ли все-таки рассчитывать, что вы согласитесь на внесение поправок, не нарушающих замысла романа?

— Нет, — ответил я твердо, и это означало, что разговор окончен.

Мистер Макбейн поднялся, поклонился мисс Крейн и сказал:

— Итак, нам остается одно — продолжить начатую работу и сделать все от нас зависящее.

Он покинул комнату в сопровождении миссис Мармелл и мисс Крейн. Я последовал за ними. В ожидании лифта мистер Макбейн отозвал меня в сторону и тихо произнес:

— Я, конечно, разочарован. Эта книга очень много значит для меня. Но я все-таки рад, что работаю с автором, который может постоять за свое произведение. Таких сейчас немного.

И он поспешно вошел в лифт еще до того, как я успел что-либо ответить.

Я возвращался домой в довольно мрачном настроении. Благополучно забыв все то, что радостно сообщила мне миссис Мармелл в первый день, я мучился двумя вопросами. Первый: не был ли я слишком дерзок и эгоистичен с «Кинетик»? А второй еще серьезнее: правы ли рецензенты — и я действительно потерял чутье, превратившись в дряхлого хозяина, который уже не справляется со своим хозяйством?

Первый из вопросов страшно изводил меня, и я постоянно возвращался к нему, пока автобус вез меня через Нью-Джерси. Если «Кинетик» так хорошо относилось ко мне все эти годы, не обязан ли я вернуть им свой долг? И, если Макбейну так нужен сейчас успех моего романа, не обязан ли я помочь ему удержать уровень продажи любой ценой? Оба вопроса требовали положительного ответа. И я спрашивал самого себя: не стоило ли принять во внимание все прошлогодние замечания миссис Мармелл? Я считал, что нет. Но мне необходимо было все это обсудить с Эммой.

И второй вопрос. Нет, у меня не было сомнений, что я в состоянии писать так же хорошо, как и во времена «Изгнанного». Способность писать меня не покинула. Но я должен признать, что время от времени, прогуливаясь, я задавался вопросами: «Неужели мое время ушло? И не пошел ли я по ложному пути? И, возможно, существуют другие, более свежие литературные резервуары, которые я еще для себя не открыл? Может быть, „Стены“ были занудны и неинтересны?» Ужасные мысли для писателя со стажем.

К тому времени, когда автобус подошел к остановке, где меня ждала моя машина, я так ничего и не решил. Тревога моя была сильнее, чем когда я покидал Нью-Йорк. Вдохнув свежий морозный январский воздух, я испытал только одно желание — скорее домой, за утешением, которое я всегда там находил: успокаивающее присутствие Эммы, моя старая печатная машинка — все на своих местах. Я не хотел нарушать безмятежность этого рая сегодня вечером обсуждением неприятных нью-йоркских новостей. Но завтра утром я хотел бы откровенно поговорить с Эммой и Цолликоффером — двумя людьми, которым я полностью доверял.

На следующий день, тепло укутавшись, мы все трое сидели среди валунов, за домом Цолликофферов, где он устроил себе беседку.

— Мне нужно знать, что вы оба думаете о новой книге, — начал я, — вы оба читали рукопись, и у вас должно было сформироваться какое-то мнение. Хочу услышать ваш приговор. Но сначала позвольте рассказать вам, что было в Нью-Йорке.

Я рассказал только о плохих новостях: что заказы снижены и что три крупных издательства отказали мне. Закончил я так:

— Вчера на торжественной встрече «в верхах», все, включая и мисс Крейн, согласились с критиками. Новый роман не такой интересный, как предыдущие, которые так понравились читателям, и они все считают, что мне следует переписать его, чтобы добиться читательского интереса.

— Что же сказала мисс Крейн? — почти зло спросила Эмма.

— Ее точные слова: «Я должна согласиться с ними, мистер Йодер. Это не лучшее, на что вы способны».

— Лучше бы ей вообще было промолчать.

— Проблема в том, была ли она права? Может быть, и правда, что с рукописью что-то неладно?

Несколько минут мы сидели молча, рассматривая замерзшие островки воды и гигантские валуны, которые словно подавляли нас. Это была та самая земля, о власти которой я писал. И, видимо, это чувство и побудило Цолликоффера сказать: