Тадеуш Конвицкий - Зверочеловекоморок

Эва поспешно вскочила и в панике заметалась по лугу, точно ища выход из запертой комнаты.

– Эвуня, ты там без нас пропадешь! Не уходи! Раздался громкий всплеск, и под кустами ольшаника что-то забурлило.

– Помогите! – с трудом разобрали мы невнятное восклицание. – Эвуня, дай руку!

– Он тонет! – крикнула Эва и бросилась обратно к реке.

Мы с Себастьяном помчались за ней, не обращая внимания на хлеставшую нас высокую крапиву. Эва беспомощно барахталась в жирном черном иле.

– Помогите ему, почему вы стоите?

Но кусты ольшаника были неподвижны, вода бесшумно бежала на юг, к городу, в горячем насыщенном запахом мяты воздухе плыл, покачиваясь, обрывок белой паутины, предвестник бабьего лета.

– Он утонул! Навсегда утонул,– зарыдала Эва.

– Наверно, вернулся на свой берег, – тихо прошептал Себастьян.

– Нет, утонул, я знаю.

– Никто ничего точно знать не может. Нам пора возвращаться, – неуверенно сказал я.

– В усадьбу?

– Нет, к себе.

– Ты никогда не забудешь его имени. Помнишь почему?

– Помню, – шепнул я.

– Ты так страшно его душил.

– Не теряйте времени, – завел свою песню Себастьян. – Нам далеко идти.

– Подождите еще минутку.

– Зачем?

– Сама не знаю.

Мы долго стояли молча. Я посмотрел наверх: очень высоко под горячим желтоватым небосводом почти неподвижно висел полосатый бело-голубой воздушный шар. Он застыл над долиной, а вернее, над широким распадком, глядя на одинокого ястреба, на заболоченные луга, на трудолюбивую реку, на нас, задумавшихся каждый о своем. Но ничего необычного в этом не было. Должно быть, топографы или картографы измеряли сверху землю, разогретую предосенним солнцем.

Себастьян деликатно подтолкнул Эву. Она послушно, понурив голову, зашагала вперед. Мы вышли на дорогу, вымощенную булыжником. Я знал, что Эве и Себастьяну, как и мне, хочется обернуться и в последний раз поглядеть на то, что остается позади. Но мы продолжали идти навстречу солнцу.

– Я потеряла свой камень,– тихо сказала Эва.

– Где? – вздохнул Себастьян.

– Кажется, на том берегу.

– Вернемся? – без энтузиазма предложил Себастьян.

– Теперь уже все равно.

– Теперь все равно, – опять вздохнул Себастьян и поднял на меня свои точно залитые синими чернилами глаза. – Говорил я? Оттуда ничего нельзя приносить.

– А как бы мы иначе спаслись?

Себастьян не ответил. Он шел за Эвой и почтительно обнюхивал округлые камни, по которым она ступала. А я вдруг подумал, что, возможно, он никогда не был знаменитым путешественником, английским лордом. Что в прошлой жизни Себастьян был маленьким, ужасно заносчивым и зловредным пекинесом, а в будущем станет просто веселым беспородным псом из дачного поселка, отчасти любителем пожить за чужой счет, отчасти шутом, но прежде всего – обыкновенным добродушным нахалом.

Дорога петляла между отвесными стенами молодого дубняка. Иногда за деревьями мелькала одинокая хата, утопающая в бурьяне, глядящая на нас подслеповатыми оконцами, иногда мы опережали большие, везущие на мельницу зерно подводы, с адским грохотом катившие по булыжнику. Слева, за рекой, тянулись торфянистые луга, поселки с прячущимися в зелени, крытыми соломой домами, над водой носились огромные стаи птиц, охотящихся за рыбой. Себастьян, казалось мне, все время что-то нашептывал Эве. Она шла не оглядываясь, сжав пересохшие губы, и руки ее были сложены на груди, как для молитвы.

Наконец наша дорога слилась с другой – песчаным большаком, притащившимся откуда-то с востока. На развилке стояло украшенное засохшими цветами распятие. Под ним на плотно утоптанной глине несколько мальчиков чертили какие-то линии.

– Вы тоже на ярмарку? – спросил один из них.

– Нет, мы к родственникам, – сказал я.

– У меня ноги от этого булыжника разболелись, – шепнула Эва.

– Давайте отдохнем минутку, – предложил я, садясь на камень, в щербинках которого еще сохранилась дождевая вода, лучшее лекарство от бородавок и лишаев. Эва вытянула запорошенные пылью ноги. Только тут я заметил, что она босая, что давно уже потеряла свои белые прюнелевые туфельки.

– А справка о прививке у вас есть? – спросил тот же мальчик.

– Какая еще справка?

– Прививаться надо, против эпидемии. Там, на заставе, проверяют.

– А вы привитые?

– Нет, вот нас и не пустили на ярмарку.

– А что за эпидемия?

– Откуда нам знать? Эпидемия, и все.

– А здесь вы чего делаете?

– В «пятачок» играем.

Мы стали смотреть, как ребята играют в «пятачок». Они провели прутиком довольно глубокую черту, а посередине процарапали треугольник, основанием которого служила часть этой черты. Потом уложили в центре треугольника одну на другую три медные монетки решками вверх, отошли по глинистой тропке метров на пять, начертили поперек тропки вторую линию и принялись кидать из-за нее в треугольник с монетами свинцовые кругляши, которые они называли битками. Игру начинал тот, кто разбивал битком кон или попадал ближе всего к треугольнику. Если от меткого удара монеты разлетались, те, что падали орлом вверх, становились добычей победителя. Если же ни одна не желала переворачиваться на сторону с орлом, в игру вступал следующий игрок, чей биток вначале упал ближе других к кону. Когда на кону не оставалось монет, стопку складывали наново и игра в «пятачок» продолжалась.

Было очень тихо. Река свернула в сторону и разделилась на несколько нешироких рукавов. Над дорогой дрожал мутноватый воздух; какой-то жук полз по песку в поисках нужной ему струйки запаха, то отдаляясь от нас, то возвращаясь. Мы слышали его натужное жужжание, глухой стук калечившего монеты битка и негромкие проклятия вошедших в азарт игроков.

До города было уже рукой подать. Дома серыми уступами подымались почти до самых облаков, а наша река стыдливо пряталась между ними, забиваясь в какие-то черные колодцы и под горбатые мостики.

– Ну что, пойдем дальше? – спросил Себастьян и положил морду Эве на колени. – Отдохнула немножко?

Но Эва смотрела на крест с заржавелым Христом, под которым мальчишки играли в старинную игру, называемую «пятачком».

– Теперь уже незачем спешить, – сказал я, слизнув с губы соленую капельку пота. – Это последнее солнце. Потом придут дожди, снега, вечное ненастье.

– Ты разве не спешишь на съемки?

– Нет, мне уже расхотелось возвращаться. Неужели тебе не снятся приятные сны, когда хочется, чтобы они как можно дольше не кончались?

– Это не сон. Я все время боюсь, как бы чего не случилось. Бежим отсюда.

– Да ведь город закрыт.

– Попробуем по берегу нашей реки.

– Себастьян, а зачем нам заходить в город? Мы ведь можем вернуться из любого места.

– Только не сейчас. Потом я тебе объясню, старик.