Арсений Несмелов - Литературное наследие
- Название:Литературное наследие
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Арсений Несмелов - Литературное наследие краткое содержание
Арсений Несмелов (1889, Москва — 1945, Гродеково, близ Владивостока) — псевдоним Арсения Ивановича Митропольского. Был кадровым офицером сперва царской армии, потом — колчаковской. Судьба забросила его в 1920 году во временно независимый Владивосток, где и вышли первые книги стихотворений поэта.
В 1924 году он бежал из СССР, перейдя через китайскую границу, и поселился в Харбине, в Маньчжурии, где более чем на два десятилетия занял прочное положение «лучшего русского поэта Китая». Переписывался с Мариной Цветаевой, которая хотела отредактировать его поэму «Через океан». Был всегда непримирим к большевикам, думал, что судьба России сложилась бы иначе, «если бы нечисть не принесло в запломбированном вагоне».
Несмелов оставил ярчайшие воспоминания о литературной жизни Владивостока начала 20-х годов, до сих пор полностью не изданные.
В августе 1945 года, когда советские войска вошли в Харбин, поэт был арестован и вывезен в СССР. Почти сразу же, на станции Гродеково — столице приморского казачества, — в пересыльной тюрьме Несмелов умер от кровоизлияния в мозг.
Автор более чем десятка книг, изданных в Москве, Владивостоке, Харбине, Шанхае. О раннем сборнике Несмелова «Уступы» (1924) Борис Пастернак коротко написал в письме к жене: «Хорошие стихи».
Литературное наследие - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
1931. № 246 (3448), 12 сент. С. 4.
Ст-ние посвящено памяти Владимира Алексеевича Казем-Бека (14.02.1892, Казань — 4.08.1931, Харбин), “доктора-бессребреника”; умер, заразившись дифтерией от больной девочки. Имя Казем-Бека было присвоено двум харбинским больницам.
БЛИННАЯ БАЛЛАДА
С хрусткой корочкой
Да с икорочкой, —
Маслянистый блин,
Разгони мой сплин!
Гей, приличная
Снедь балычная,
Закусь сочная,
Непорочная!..
С разным соусом
И с анчоусом,
Да с селедочкой, —
Чтоб под водочку!..
Снова градусам,
Сердце, радуйся,
Брось-ка думочку,
Да — за рюмочку!
Блин с припекою
В пасть широкую
Опускаю я,
Выпиваю я!..
Рюмка около,
Значит, — соколом,
А без Троицы —
Дом не строится!
До шести не счесть, —
Потеряешь честь.
Как заплаточка, —
Вся десяточка!
Дальше — сызнова,
Блин-то вызволит,
С хрусткой корочкой
Да с икорочкой!
Не напраслина, —
Нынче Масляна,
Горы блинные,
Дни былинные!
Ем не просто я,
Жажду тоста я, —
Ем с тенденцией,
Жду сентенции.
Революцию,
Ведьму куцую,
Каждым пикулем
В морду тыкаем:
— Вот не слушали б,
— Так и кушали б,
— В “рай” затопали, —
— Вас и слопали!
Бросьте, нытики,
О политике
Разбазаривать,
Растабаривать!..
Перелаетесь,
Поругаетесь,
И напраслиной —
Канет Масляна!
Ведь немыслимо
Вечно с письмами,
Вечно с жалобой —
По редакциям.
Надлежало бы
Не по фракциям,
Не по группочкам,
Переулочкам…
Впрочем, что ж то я…
Воля Божия:
В лес — одной ногой,
По дрова — другой…
Выпьем, гражданин!
Остывает блин
С хрусткой корочкой,
Да с икорочкой.
С разным соусом,
Да с анчоусом,
Да селедочкой, —
Чтоб под водочку!
1932. № 63 (3619), 7 марта. С. 3;
подпись: “Сеня Смелов”.
ШТУРМ ХАРБИНА
Защитники — на земляных валах,
Но враг подполз и бросился на приступ,
И через час борьба кипит в домах,
Борьба за пядь, за шаг, за каждый выступ!
Но по стенам карабкается враг,
Врываясь в окна, гонит нас на крыши,
И остановлен отступленья шаг, —
Ведь только небо, только небо выше!..
Лишь водное мерцание кругом,
Да тишина — безмолвие колодца!
И город, опозоренный врагом,
На милость победителя сдается.
Вода, вода, зеленая вода…
Журчание и плеск случайных весел…
Надолго ль рок, зловещая беда,
В твои объятья бедный город бросил!
Плывущий труп глядит в голубизну
Пустых небес, откоротав земное.
Качаясь, плот со скарбом проскользнул,
Напоминая о ковчеге Ноя.
Всё тянется теперь к сухим клочкам
Земли, рекой у города отнятой,
Но нет конца напору и скачкам
Стихии яростной и необъятной.
И вот за кровли уцепилась жизнь
Рукой, сведенной судорогой горя.
Пусть гнется цинк, но ты виси, дрожи,
И знай одно, что под тобою — море!
Глаза детей из окон слуховых,
Тряпье на крышах, мокрые матрацы,
Но кто из нас к несчастьям не привык, —
За жизнь свою мы научились драться!
На звонкой кровле примус загудел, —
Одна душа уже в спасенье верит! —
И чей-то крик несется по воде:
— Бог вызволит — река стоит на мере!
Сбывает ужас, убывает дрожь,
Смелей глаза, осмысленнее взгляды.
Спеша на помощь, наша молодежь
Организует первые отряды.
И снова ночь. Бескрайность тишины
И блеск воды под редкими огнями.
Прислушиваясь к шепоту волны,
Безгласный город терпеливо замер.
И спит — не спит. Так побежденный ждет,
Ждет, не дыша, надменной мести вражьей.
Вода внизу, как часовой, бредет,
Мы пленники, и ты, река, — на страже!
Нельзя ее движенью не внимать,
Внизу — конец, внизу гудит пучина.
На кровлях спят… И Бога просит мать
За крошку-дочь и за малютку-сына.
1932. № 228 (4053), 21 авг. С. 4.
Летом 1932 из-за большого паводка на реке Сунгари в Харбине произошло сильнейшее наводнение, сопровождавшееся эпидемией холеры.
* Гостил я у старушки, *
Наташе
Гостил я у старушки,
У бабушки Яги;
Живет в лесу, в избушке,
Спина кривей дуги,
Весь день не слазит с печки,
Ужасно плох обед.
В избе не только свечки,
Но спичек даже нет.
И я, ничуть не струся,
У бабушки спросил:
— Должно быть, ты, бабуся,
Совсем лишилась сил?
Куда ступу девала
С пестом и помелом,
В которой ты, бывало,
Неслась в лесу густом?
Она: “Пройдусь и пешей,
Велик ли чин Яги:
Ступу-то отнял Леший
За старые долги.
Изба без курьих ножек,
В овраг сползает сруб:
Из них, лукавить что же,
Я год варила суп.
Иль гибнуть с голодухи,
Лишь травка на обед…
И так-то у старухи
Совсем здоровья нет!”
Гляжу, под лавкой вилы,
В углу топор торчит…
— Ты девочек ловила
И жарила в печи?
— Пустые, парень, слухи,
А ты, чай, грамотей!
И пальцем, верь старухе,
Не трогала детей.
Питалась травным соком,
Да кушала кору,
И только ненароком
Пугала детвору. —
Молчит. На темной печке
Жует пучок травы.
Над нею, словно свечки,
Горят глаза совы.
И кот, большой котище,
Зеленоглазый кот,
О грудь старухи нищей
Лениво спину трет.
Идет и песню тянет,
Ну, прямо жаль до слез!
И дал я старой пряник
И пару папирос.
1928. № 5 (2175), 7 янв. С. 17.
Посвящение — Наталья Арсеньевна Митропольская (1920–1999), дочь Несмелова и Е.В. Худяковской (1894–1988).
БРАТИШКА-ТРУСИШКА
Похожая на точку
по песочку
ползет букашка.
На букашку смотрит мальчугашка.
Румян очень,
На ножках прочен,
В одной руке лопатка,
В другой — лошадка,
А в глазах
страх.
Букашка глазастая,
рогастая,
не пчела, не паук —
необыкновенный страшенный жук.
Паренек —
на пенек
и ревет…
— Мама, это… медведь.
Это что за бяка.
Может быть, это собака.
Прибежала мама
и прямо
(Володя кричит: не тронь.)
жука на ладонь.
Такая храбрая мама.
И говорит:
— Перестань реветь,
это вовсе не медведь,
это жучок медведка,
случается в саду нередко,
симпатичный и добрый жук.
Интервал:
Закладка: