Дмитрий Соколов-Митрич - Враги народа: от чиновников до олигархов

«Кавказ, чурки, мололи что…»

Три часа дня. Всех повезли в Музыкальный театр на концерт. На сцене театра новые позитивные хором поют гимн марафона дружбы, припев такой: «Сыновья большой страны, только вместе мы сильны». Вариация на тему: «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем». В перерыве Слава Евтых, который умеет говорить голосом Винни-Пуха из мультфильма, время от времени этим голосом матерится. Все смеются и радуются. Странные типажи, я таких еще не встречал.

«Возьми мою руку в свою. Забудь об обидах своих. Я рядом с тобой стою. Мы дети одной земли», — спели сестры Шахназаровы. Потом скучно, долго и по бумажке выступал мэр Нальчика. Под конец его стали освистывать. Затем Тельман Ибрагимов из Дагестана спел песню «Бай-бай». Красавец Тельман произвел на женскую часть публики неизгладимое впечатление.

— Он и моя Ежевика — от них всю дорогу публика просто с ума сходит, — говорила мне мать и продюсер Ежевики, рядом с которой я сидел. — В Ростове после концерта автобус раскачивали, кричали: «Ежевику! Ежевику!» Но когда нас приглашали участвовать, я сразу сказала: «Она поедет только со мной». Здесь все-таки Кавказ, чурки, мало ли что.

Шоу продолжалось! Психологически оно было выстроено довольно грамотно. «Я счастлив представить вам своего друга из Ингушетии Алаудина Эсмурзиева», — сказал Тельман. Алаудин, в свою очередь, был счастлив назвать другом чеченца Хусейна Рахаева, который разбросал по залу свои календарики. Все друзья. Все поют. От лезгинки до хип-хопа, хотя большая часть программы была выдержана в духе российской попсы. Я сидел в первом ряду. Мне было очень громко.

— Наша страна всегда была единой и сильной только потому, что ее красили люди разных национальностей, помогая друг другу в трудную минуту, — провозгласил Александр Школьник. — Мы в молодежном «Единстве» решили объединиться, чтобы помочь детям, ставшим по вине взрослых жертвами национальных конфликтов. Кстати, сегодня в нашей программе участвуют те самые дети, которым мы спешим на помощь. Встречайте.

В программке, которая изобиловала опечатками, этот номер назывался «Чечернский ансамбль анца «Даймохк». «Даймохк» — это значит «земля отцов», «отчизна». Ансамбль — ровесник войны. Детям, которые в нем танцуют, сейчас по 10–12 лет.

Режиссер шоу потом рассказал мне, как перед их выходом он, сдерживая чеченских детей, рвущихся на сцену, ласково приговаривал: «Потерпите, зайцы, потерпите». Мальчики посмотрели на него сурово, один из них сказал: «Мы вам не зайцы!» — «А кто?» — спросил режиссер. «Волки», — ответил мальчик. «У нас в языке «заяц» — очень обидное слово, — объяснила режиссеру мать этого мальчика. — Это все равно что сказать «щенок». Заяц — это значит трус». — «Как же тогда их можно ласково называть?» — «Цыпленком можно. Цыпленок — он просто маленький. Впрочем, наших детей цыплятами гоже уже не назовешь», — вздохнула женщина.

Цыплята выскочили на сцену. Я сидел в третьем ряду, и меня просто вдавило в кресло. Если бы им, танцующим, можно было закрыть лица масками или черными полосками, как в телевизоре, это был бы просто превосходный горский танец. Но лица чеченских детей делали этот танец действительно страшным. Представьте себе двенадцатилетних ребят в черных джигитках, у которых в глазах такая злость, что кажется, будь у них не бутафорские кинжалы, а настоящие «Калашниковы», они расстреляли бы зал. И девочки в красных, как кровь, платьях, взгляд которых полон решимости. Когда они кричали «Орса!!!», у меня по коже бегали мурашки. Это был танец мести.

Маленькое отступление.

На следующий день я приехал в гостиницу «Нарт». Это единственное место, где «Даймохк» время от времени может репетировать. Во всей Чечне нет ни одного целого зала. Ребята как раз возвращались с ужина. Толпа детей пыталась штурмовать лифты, но художественный руководитель Рамзан Ахмадов пускал в лифты только девочек. «Мальчики должны быть всегда в форме, так что пусть пешочком», — сказал он мне, пока мы ехали в лифте на одиннадцатый этаж. Выходя из лифта, мы увидели выбегающих с лестничной площадки детей: «Мы быстрее!» — кричали они по-чеченски. Громче всех кричал Ваха Арсханов. То есть Володя. По документам Ваха — Володя, мама у него украинка, а бабушка — вообще русская, но когда его называют по документам, он сердится: «Я не Владимир, я Ваха. Владимир — это Путин».

— Вы видели их глаза, когда они танцуют? — Рамзан Ахмадов угадывает мои мысли. — Меня спрашивают, как я их этому учу, а я их вовсе не учу. Это само из них идет, и не остановишь. Я иногда боюсь за их психику. Мы однажды ехали через какой-то блокпост и вот ей, — Рамзан показывает на свою «дочь» Зелимат, — стало плохо. Медицинскую помощь мог оказать только военный врач. Но когда я ее понес на блокпост, она впала в истерику. Я ей шепчу, — «Залина, успокойся, все в порядке, это доктор», а она кричит: «Нет, это русский, он меня убьет». Я просто растерялся, не знал, что делать. Вот сейчас в Германию поедем через Москву, они ее посмотрят, может, что-то изменится. А то ведь Москва для них — это только Путин и больше ничего.

Рядом со мной сидит Хусейн Ахмадов, самый молодой танцор труппы. Ему восемь лет, но он все никак не может закончить первый класс: то одна война, то другая. Хусейн вертит в руках какую-то бумажную фигурку. Хусейн внимательно нас слушает, забывает о бумажке в руках и начинает машинально ее рвать на мелкие кусочки. Потом спохватывается, но уже поздно.

— А что это было, Хусейн?

— Птичка мира. Журналист из Японии подарил.

После танца цыплят и волков публика в зале сидела пораженная. В течение следующих номеров люди стали один за другим уходить. Даже группа «Штар» не спасла положение. К тому времени, когда пели финальную песню «Мы едины», зал уже ополовинился.

Вечером мы с Александром Школьником и режиссером шоу Сергеем Грушевским пили коньяк «Эльбрус» и думали о причинах провала. Школьника вдруг осенило:

— У них же пост начался! Ураза! Е-мое, как же я раньше не догадался. Все учли, а про это забыли.

В Черкесске еще не было поста, там с публикой все было в порядке. А за эти дни он начался. Когда он успел начаться-то? Эй, Грушевский, когда у них Рамадан?

Грушевский (задумчиво):

— Какая дрянь этот кабардинский коньяк. И карачаевский был дрянь. Еще одна республика — и я забуду, какой вкус у «Хеннесси». Ненавижу Северный Кавказ.!

Сентябрь 2004 года. Москва и окрестности:

Правительство решило заменить льготы денежными выплатами. Так будет лучше для экономики, но хуже для людей. Власти при помощи СМИ долго пытались убедить граждан в обратном, но безуспешно. Накануне голосования в Госдуме по этому закону на Москву двинулись марши протеста льготников, организованные профсоюзами. Большинство марширующих искренне верят, что протест настоящий и может иметь какие-то последствия. Большинство экспертов уверены, что это всего лишь процедура выпускания пара, в которой профсоюзы выполняют роль подрядчиков властей. Сеанс массовой психотерапии. Если протеста не избежать, то нужно его самим организовать и возглавить, но в допустимых пределах.