Илья Стогов - 2010 A.D. Роман-газета

Вскоре после того, как президентом стал Путин, клубы предыдущего поколения либо закрылись совсем, либо перестали быть актуальными. Исчезли бандиты, сквоты и подпольные техно-party. Зато появились кинотеатры с долби-звуком, суши-бары и пластиковые карты. Героями десятилетия стали не съехавшие рейверы, которые просыпаются с закатом и способны на глаз отличить качественные амфетамины от некачественных, а просто улыбчивые и дорого одетые люди. Модные мужчины и девушки с чисто вымытыми уложенными волосами. Культурой в клубах больше не пахло, но новый запах нравился посетителям куда больше. Всем хотелось забыть о том, что мечта 1990-х оказалась такой же подставой, как и все прочие мечты. Так что жизнь нужно прожить просто приятно.

В супермаркете на первом этаже я отыскал свой кофе, взял банку с полки, дошел до кассы и уперся в очередь. Небольшую, но очень медленную. Стоять было скучно.

У касс лежали горы шоколадок и жевательной резинки. Выглядели они соблазнительно. Их специально здесь положили, чтобы дети, стоя с родителями в очереди, дергали их за рукав и хныкали: «Ну ма-ам! Ну купи шоколадку!» В супермаркетах вообще все устроено так, чтобы дети плакали как можно громче, а родители в результате покупали как можно больше.

Сразу за шоколадками начинался прилавок с яйцами и молоком. На коробках был нарисован грустный старичок и читалась надпись: «Дедушкины яйца». Вокруг девушки в дурацких нарядах предлагали чего-нибудь попробовать, а внуки тех, кто строил космодромы, с радостью пробовали. Йогурты, пиво, кофе, сыр, хлебцы, еще пиво. Торговый комплекс был огромен и прекрасен. Не выходя на улицу, в нем можно было провести день, а если говорить совсем честно, то в таком гипермаркете, как этот, было не жалко провести и всю жизнь.

От нечего делать я взял еще две пачки сигарет. Полистал здесь же лежащие журналы. Мужчина с полной корзинкой консервов наконец рассчитался с кассиршей. Та протянула ему сдачу с таким видом, будто собственной рукой топила любимого кота. В очереди передо мной осталось всего два человека. Журнальчик был сделан с претензией на культурность: материалы рассказывали о режиссерах, актрисах, всего об одном богаче и паре теледив. В одном месте что-то говорилось о моей последней книжке. Я не стал читать.

Положив одну руку на свою банку с кофе, второй я пытался одновременно держать журнал на весу и перелистывать страницы. На каждой странице журнала была фотография нового персонажа. Подписи под фото гласили, что каждый из персонажей по-своему изменил мир. Один изобрел новый музыкальный стиль, другой совершил революцию в современной драме, третий взорвал мир моды… Я рассматривал лица людей, которые изменили мир, и удивлялся: выглядели люди невесело.

Фотограф явно требовал от героев:

— Улыбаемся! Еще шире! Чи-и-из!

Но герои не могли улыбаться. Давно разучились это делать. Когда-то давным-давно каждый из них был молод и (зуб даю!) улыбчив. В те далекие годы он играл на своем инструменте (рисовал свои картины, ставил спектакли, сочинял стихи…) и мир казался бесконечным праздником. Потом пришло признание и улыбка вроде бы должна была стать шире. А она вдруг взяла и исчезла.

В очереди передо мной остался всего один человек. Когда тебе двадцать, ты можешь мечтать о славе и звездном статусе. А когда тебе скоро сорок, ты понимаешь: дело, которое ты затеял, не нужно вообще никому на свете. Только тебе. Эту музыку ты будешь играть для себя. И картины писать тоже. Иногда какой-нибудь недоумок узнает тебя в троллейбусе, покажет пальцем и громко загогочет. Вот и вся слава, другой не будет. Но ты все равно станешь писать свои книги (играть музыку, шить платья, ставить спектакли…). До тех пор, пока сможешь. И может быть, какое-то время после этого.

В кармане куртки задергался, заорал телефон. Посмотрев на номер, я улыбнулся. Звонил Кирилл: наверное, единственный человек в городе, звонку которого я был по-настоящему рад.

— Привет. Ты, говорят, вернулся?

— Ага.

— Какие планы на вечер?

— Пока не знаю.

— Пойдем на прием в британское консульство? Я уже внес тебя в список приглашенных.

— А что за повод?

— Привезли большую делегацию писателей. В том числе модного прозаика Ирвина Уэлша. В его честь господин консул устраивает прием для деятелей петербургской культуры.

— А при чем здесь ты?

— Чем я не деятель культуры?

— Ничем. Ты вообще москвич.

— Будешь хамить, я вычеркну тебя из списка приглашенных.

Когда-то мы вместе с Кириллом работали. А потом я стал ездить в свою Африку, а Кирилл перебрался в Москву. Уже несколько лет домой он приезжал разве что на выходные, но сам уже давно не называл Петербург домом.

— Пойдем?

— Посмотрим.

— Я еще позвоню.

— Давай.

Мы помолчали. Потом Кирилл сказал:

— Знаешь чего?

— Чего?

— Ребята говорят: хорошо, что ты приехал.

Я улыбнулся и положил трубку. Подошла моя очередь, я расплатился за кофе и, забрав банку, вышел на улицу. Недочитанный журнал так и остался лежать возле кассы.

В наушниках играет Ассаи:

Возможно, сегодняшний день был юбилейным. Скажем, стомиллиардным от сотворения мира. Он неплохо начинался, много чего обещал. Утром над миром поднялось солнце, и дождь был вроде бы не таким беспросветным, как обычно. Но теперь этот день заканчивался — так же бездарно, как закончились и все предыдущие. И оказалось, что смысла в нем даже меньше, чем в предыдущих.

В британское консульство я подъехал к семи. Поднявшись из метро, дальше я не поехал на троллейбусе, а решил пройтись. Времени все равно оставалась еще целая куча, а люди спешили домой поужинать, и пробки стали настолько непроходимыми, что было ясно: успеть домой получится разве что к завтраку. Зажатые, как буйволы в ущелье, машины совсем не двигались. Над стадами легковых автомобилей возвышались смертельно усталые маршрутки. С небес продолжало капать.

Британское консульство расположено в безлюдном районе. Я шел мимо кафе, в которых готовили блюда, от которых сдохли бы даже бездомные псы, мимо насквозь промокших зданий, мимо превратившихся в трясины пустырей, мимо витрин магазинов, торгующих всем тем, что совсем мне не нужно. За то время, пока меня не было, город обветшал еще больше. Говоря откровенно, Петербург умирал. Он остался самым красивым городом планеты, просто теперь его красота была еще и очень грустной. Я подумал, что, может быть, я и такие, как я, — это последнее петербургское поколение. Дальше все будет уже по-другому.