Элизабет Гилберт - Самая лучшая жена (сборник)

Книги были богато иллюстрированы. В пятидесятые годы Хоффман подарил их Эйсу Дугласу, поскольку в ту пору надеялся воскресить в Питсбурге забытые европейские забавы. Он мечтал устроить во «Дворце фараона» зону, декорированную на манер богатой венгерской гостиной, – и чтобы Эйс надевал гетры и лайковые перчатки. Эйс изучил книги Хоффмана, но обнаружил, что в точности воспроизвести большинство фокусов, описанных в них, невозможно. Для всех старых фокусов требовались предметы и материалы, которых теперь было днем с огнем не сыскать: коробка парафина, щепотка нюхательного табака, кусок пчелиного воска, плевательница, цепочка для карманных часов, пробковый шарик, мыло для кожи. Даже если бы удалось собрать весь этот реквизит, эти вещи ничего не значили бы для современных зрителей. Это было бы музейное представление. Оно никого не развлекло бы.

Для Хоффмана это стало сильным разочарованием. В ранней юности он видел, как русский шарлатан, спирит Катановский, демонстрировал подобные чудеса в гостиной его матери. Мать Хоффмана, на ту пору недавно овдовевшая, носила темные платья, отделанные темно-синими шелковыми ленточками того же самого оттенка, что знаменитые синие флаконы для «Розовой воды Хоффмана». Вела она себя с достоинством решительной регентши. Сестренки Хоффмана, в платьицах с кружевными передничками, смотрели на Катановского широко раскрытыми от восторга глазами. Они собирались в гостиной всей семьей, и все до одного слышали это. Сам Хоффман, глаза которого слезились из-за жгучего сернистого дыма, слышал это: гадкие губы Катановского говорили голосом недавно умершего отца. И голос этот говорил по-венгерски прекрасно, без малейшего акцента. Это было послание с того света. Утешение и призыв к вере.

Поэтому Хоффман ужасно расстроился, когда Эйс Дуглас сказал, что не в состоянии сотворить это чудо. Хоффман с большим удовольствием снова побывал бы на таком сеансе. Наверняка это был какой-то простой фокус, хотя и старинный. Хоффман был бы так рад услышать хрипловатый голос покойного отца. Ему так хотелось, чтобы отец ему многое растолковал, и если бы он не понял – повторил бы снова.

В первый день сентября Хоффман проснулся на заре и начал готовить к поездке пикап. Несколько месяцев спустя адвокат Уилсонов попытается доказать, что Хоффман хранил в кузове грузовика оружие, но Эстер и Эйс горячо возразят против этого обвинения. Инструменты в кузове, конечно, были: несколько лопат, кувалда и топор, – но если в этих инструментах и крылась какая-то угроза, то непреднамеренная.

Незадолго до этого Хоффман приобрел несколько десятков роликов черной изоленты. На рассвете он принялся обматывать этой изолентой корпус грузовика. Заканчивался один ролик – он накладывал изоленту поверх уже намотанной, слой за слоем, как броню.

Эстер рано утром нужно было давать урок игры на флейте на дому у ученицы. Она встала и отправилась на кухню приготовить себе кукурузные хлопья с молоком. Из кухонного окна она увидела, что отец обклеивает грузовик изолентой. Передние, задние фары и дверцы уже были заклеены. Эстер вышла на крыльцо.

– Папа! – проговорила она.

Хоффман почти извиняющимся тоном объяснил:

– Я еду туда.

– Не к Уилсонам?

– Я еду за Бонни, – сказал Хоффман.

Эстер вернулась в дом. Ей было немного не по себе. Она разбудила Эйса Дугласа. Тот выглянул из окна спальни, увидел Хоффмана и вызвал полицию.

– О, только не полицию, – страдальчески произнесла Эстер. – Только не полицию…

Эйс обнял ее.

– Ты плачешь? – спросил он.

– Нет, – солгала она.

– Не плачешь?

– Нет. Просто мне грустно.

Когда у Хоффмана закончилась изолента, он обошел грузовик по кругу и обнаружил, что не может сесть в кабину. Он достал из кузова кувалду и легонько стукнул ей по стеклу со стороны пассажирского сиденья несколько раз, пока на стекле не появились трещинки, похожие на паутину. Тогда Хоффман надавил на стекло, и мелкие осколки бесшумно упали на сиденье. Хоффман забрался в кабину, но обнаружил, что у него нет ключей, поэтому он вылез через разбитое окошко, вошел в дом и нашел ключи на кухонном столе. Эстер хотела поговорить с отцом, но Эйс Дуглас не пустил ее. Он зашел в кухню и сказал:

– Прости, Ричард. Но я вызвал полицию.

– Полицию? – страдальчески переспросил Хоффман. – Только не полицию, Эйс.

– Мне очень жаль, прости.

Хоффман долго молчал и смотрел на Эйса.

– Но ведь я же еду туда за Бонни, – наконец выговорил он.

– Тебе не стоит этого делать.

– Но она же у них! – воскликнул Хоффман и расплакался.

– Не думаю, что она у них, Ричард.

– Но ведь они украли ее!

Хоффман взял ключи, вышел на улицу и, всхлипывая, забрался в обмотанный изолентой грузовик. Он направил машину к дому Уилсонов и несколько раз объехал его по кругу. Он проехал прямо по растущей в огороде кукурузе. Из дома выбежала Рут-Энн Уилсон, вытащила из земли несколько кирпичей, обрамлявших дорожку, и погналась за Хоффманом. Она швыряла кирпичи в грузовичок и кричала.

Хоффман направил машину к раздвижным металлическим дверям подвала Уилсонов. Он хотел протаранить эти двери, но у него ничего не получилось – пикап был маломощным, и колеса увязли в грязи на мокрой лужайке. Тогда Хоффман начал давить на клаксон. Понеслись противные, заунывные звуки.

Когда прибыли полицейские, Хоффман отказался выходить из кабины. Правда, он положил руки на руль, чтобы показать, что безоружен.

– У него нет пистолета, – крикнула Эстер из окна дома своего дяди.

Двое офицеров обошли пикап по кругу и осмотрели. Офицер помоложе постучал по стеклу кабины и попросил Хоффмана опустить стекло. Тот отказался.

– Скажи им, пусть вынесут ее! – крикнул он. – Пусть отдадут крольчиху, и я вылезу из машины! Ужасные люди!

Офицер постарше перерезал изоленту на дверце со стороны пассажирского сиденья складным ножом. Наконец ему удалось открыть дверцу, и он вытащил Хоффмана из кабины. При этом и тот, и другой порезали руки об осколки стекла. Хоффман беспомощно упал ничком на мокрую траву. На него надели наручники и увезли в патрульной машине.

Эйс и Эстер поехали за полицейскими в участок. Офицеры забрали у Хоффмана ремень и сняли отпечатки пальцев. Хоффман остался в майке. Его посадили в тесную, холодную камеру.

Эстер спросила у того полицейского, что был постарше:

– Можно мне съездить домой и привезти отцу куртку? Или одеяло?

– Можно, – ответил полицейский и сочувственно погладил руку Эстер. – Конечно, можно.

Вернувшись домой, Эстер умылась и приняла несколько таблеток аспирина. Она позвонила матери своей ученицы и отменила утренний урок. Мать спросила, нельзя ли перенести урок на другое время, но Эстер смогла только пообещать перезвонить позже. Она заметила пакет молока на кухонной стойке и убрала его в холодильник. Потом она почистила зубы, надела утепленные осенние ботинки, пошла в гардеробную и нашла там легкое шерстяное одеяло для отца. И тут она услышала шум.