Элизабет Гилберт - Последний романтик

А жаль. Ведь Юстас обожает бывать на природе, и этот снеговик принес бы ему куда больше удовольствия, чем можно рассчитать логически. Потому что, несмотря на все его обязательства и дела, Юстас действительно любит природу. Всё в природе ему дорого: леса, безграничные, как космос; лучи солнца, проникающие через завесу из зеленых листьев; волшебное звучание слов саранча, береза, тюльпановое дерево … Но он не просто любит природу – он нуждается в ней. Как писал его дед, «когда ум устал и душа не на месте, пойдемте в леса; наберем в легкие воздух, омытый ливнями и очищенный солнцем; наполним сердца красотой, что есть в каждом дереве, цветке, кристалле и драгоценном камне».

Тот человек, которым Юстас становится, оставаясь наедине с лесом, это лучший человек, которым он когда-либо сможет стать. Именно поэтому каждый раз, когда я приезжаю на Черепаший остров, я непременно стремлюсь вытащить Юстаса из офиса и взять на прогулку в лес. Хотя обычно у него нет времени, я его заставляю, потому что, едва мы углубимся в лес на десять шагов, Юстас обязательно скажет что-то вроде: «Это монарда. [72]Из ее полого стебля можно сделать соломинку и пить через нее воду из мелкого ручья с каменистым дном».

Или: «А вот лилия гордая, цветок, похожий на тигровую лилию, только более редкий. Его нечасто можно встретить. На все тысячу акров Черепашьего острова их всего штук пять».

А когда я начинаю жаловаться на ожоги от ядовитого плюща, он ведет меня к реке и говорит: «Добро пожаловать в мою аптеку». Срывает веточку недотроги, разламывает, а внутри – целебный сок; Юстас мажет соком недотроги мою руку в волдырях, и мне сразу становится лучше.

Мне нравится, каким Юстас становится в лесу, потому что он сам себе таким нравится. Вот так всё просто. Поэтому, когда мы однажды гуляли, я неожиданно сказала:

– Позвольте высказать революционную новую мысль, сэр?

Юстас со смехом произнес:

– Позволяю.

– Ты когда-нибудь задумывался о том, – спросила я, – что принес бы больше пользы этому миру, если бы действительно жил той жизнью, о которой столько говоришь? Сам подумай – ведь разве мы не для этого пришли на эту Землю? Разве не должны пытаться жить как можно более осознанно и честно? А когда наши действия противоречат нашим убеждениям, мы только сильнее запутываемся.

Я замолчал, думая, что сейчас получу от Юстаса пощечину. Но он ничего не ответил, поэтому я продолжала:

– Вот ты постоянно твердишь, как бы мы были счастливы, если бы жили в лесу. Но когда люди приезжают сюда и живут с тобой рядом, они видят только то, как ты раздражен и недоволен тем, что вокруг так много людей и так много обязанностей. Неудивительно, что они не могут усвоить урок, Юстас. Они слышат, что ты говоришь, но не чувствуют смысл этих слов, поэтому ничего и не получается. Ты никогда об этом не задумывался?

– Постоянно! – взорвался Юстас. – И я прекрасно всё это понимаю! Когда я прихожу в школы на лекции, я говорю: «Послушайте, я не один во всей стране пытаюсь вести естественную жизнь в лесу, но других таких, как я, вы никогда не увидите, потому что они так и сидят в своем лесу!» А я не сижу. Вот в чем разница. Я всегда доступен людям, пусть даже это компрометирует мой образ жизни. Появляясь на людях, я нарочно изображаю дикого человека, спустившегося с гор, и прекрасно понимаю, что по большей части это игра. Я – шоумен. Я показываю людям, как хотел бы жить. Но что еще я могу сделать? Эта игра необходима для всеобщего блага.

– Не уверена, что нам от нее много пользы, Юстас.

– Но если бы я вел спокойную и простую жизнь, о которой мечтаю, тогда об этом не узнал бы никто! Меня видели бы только соседи. Я произвел бы впечатление человек на сорок, а мне нужно сорок миллионов как минимум. Понимаешь теперь, в чем проблема? Видишь, как мне трудно? Вот что мне делать, по-твоему?

– Начать наконец жить в мире с самим собой.

– Но что это значит? – Юстас сорвался на крик, начал смеяться, совершенно потерял над собой конт роль. – Что, черт возьми, это значит?

Разумеется, не мне отвечать на этот вопрос. Но я могу определить, что человек живет в мире с самим собой. Когда же человек прогоняет учеников или шесть часов подряд висит на телефоне и говорит с налоговыми инспекторами, адвокатами, директорами школ, газетчиками и страховыми компаниями – это явно не тот случай. Человек живет в мире с самим собой, когда ему удалось наладить близкое личное общение с природой. Когда он в изумлении стоит в самом центре этого мира, от счастья его отделяет всего один шаг. Когда он живет в согласии с тем, что осталось от нашего фронтира (насколько это вообще возможно в наши дни), он достигает счастья.

Иногда, если повезет, мне удается увидеть Юстаса Конвея именно с этой стороны, и это всегда случается в самый неожиданный момент. Иногда такие моменты сами его находят. Так было однажды вечером, когда мы молча ехали из Ашвилла в фургоне. Юстас как-то притих, и мы слушали старые аппалачские песни, размышляя над печальной судьбой суровых мужчин (о которых пелось, что они лишились своих ферм) и суровых женщин (про мужей которых пелось, что они спустились в угольные шахты, чтобы никогда не подняться наверх). Моросил дождь; когда мы съехали с федеральной трассы на шоссе, оттуда – на щебеночную двухполосную дорогу, а с дороги – на тропу, ведущую к горе, дождь прекратился, и солнце поползло к горизонту. Подпрыгивая на ухабах, мы двигались навстречу Черепашьему острову по заросшим низинам в окружении нависших над ними отвесных угрюмых скал.

Вдруг из леса прямо на дорогу выбежало семейство оленей. Юстас нажал на тормоза. Олениха с детенышами бросилась в сторону, в темноту, но олень остановился, глядя на светящиеся фары. Юстас посигналил. Олень не двинулся с места. Тогда Юстас выпрыгнул из фургона и громко гикнул в сырую темноту, чтобы прогнать оленя в лес. Но тот по-прежнему не шевелился.

– Да ты красавец, брат! – крикнул Юстас.

Олень устремил взор на него. Юстас рассмеялся. Сжал кулаки и принялся размахивать руками. Он рычал и выл, как зверь.

– Ты прекрасен! Ты супер! Ты крутой чувак ! – крикнул он и рассмеялся. Олень стоял не шевелясь.

И тогда Юстас тоже замер, словно его временно парализовало. Я никогда не видела, чтобы он так долго стоял неподвижно и молча, в лужице бледного света запотевших фар. Он смотрел на оленя. Олень и человек не шевелились, не дышали. Наконец Юстас первым не выдержал; он снова принялся размахивать кулаками и кричать в темноту во всю силу легких, на какую только был способен:

– Я люблю тебя! Ты прекрасен! Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Хочу сказать спасибо замечательной семье Конвеев за их открытость и гостеприимство во время моей работы над этим проектом, особенно Юстасу Конвею – за смелость и за то, что разрешил мне писать эту книгу, ничего не опуская.