Николай Климонтович - Спич

И почти сразу на экране возникло лицо Равиля Ибрагимова. Белая медуза на его бритой голове на экране была особенно отчетлива.

— Вы получили аванс, Евгений Евгеньевич, — доброжелательно обратился Равиль с экрана к Евгению Евгеньевичу. «Ч» в его имени в устах Равиля звучало жестко, не по-московски.

Евгений Евгеньевич нимало не удивился. Он полагал, что современная техника — новейшие технологии , так писали в газетах — может решительно все. Впрочем, с тем же равнодушием он относился и к политике. Так человека могут оставлять равнодушным самые хитроумные трюки, коли он совершенно не интересуется их секретами. Тем не менее, Евгений Евгеньевич сделал попытку встать с кресла, как если бы перед ним появился человек, старший по заслугам и положению.

— Сидите, сидите, — продолжал Равиль. — Освоились в нашем отеле? Что ж, теперь можно приняться за работу.

— Я готов, — пробормотал Евгений Евгеньевич, загипнотизированный. — А когда… когда вы приедете? — спросил он с интонацией младшего брата, забытого на даче.

— Я приезжаю только один раз, — загадочно ответствовал загадочный заказчик. — И один раз спускаю собак. Повторяю, работа не сложная. А вам — так раз плюнуть. Вы должны написать торжественную речь, которая будет произнесена на церемонии. План отеля у вас есть.

Экран погас.

Евгений Евгеньевич запахнул халат и беспокойно заходил по гостиной. Нужно было бы махнуть на все рукой, но ведь он получит еще столько же, вспомнил Евгений Евгеньевич, напишу-ка я ему эту речь, но для какой церемонии? И что значит хамоватая фраза про собак ? Евгений Евгеньевич погрузился в раздумья. Как можно писать речь, не зная повода. По какому поводу спич , вопросил он в воздух, ему никто не ответил. Он громко спросил опять, уж не рассчитывая на ответ: это будет торжество по случаю открытия ? И опять ответом ему было молчание. Стало муторно — похоже, с ним играют в какую-то игру, правил которой не объяснили. Да, но деньги-то лежат в сейфе, целых сто тысяч — сказочная щедрость. Что ж, решил Евгений Евгеньевич, сочтем это молчание за знак согласия. Итак, речь по поводу торжественного открытия черт знает где и черт знает зачем возведенного шестизвездочного отеля.

Евгений Евгеньевич расчехлил компьютер, установил в кабинете на письменный стол, розетка была расположена удобно, под правой рукой, провод питания не мешал, нажал кнопку — экран осветился. По давней привычке, прежде чем начать работать, Евгений Евгеньевич разложил пасьянс. Сошелся сразу, на экране сверху вниз посыпались розовые лепестки в виде сердечек — хороший знак. И Евгений Евгеньевич быстро, как один он только умел, когда нужно было сочинить рецензию или наметить план лекции, набросал текст. Перечел, не понравилось. И это был уже плохой знак. Если текст не удавалось набросать одним махом, значит — предстояла утомительная работа по переделке, и, чаще всего, всякий новый вариант выходил хуже предыдущего. Скажем, сомнительно, что обращение дамы и господа подходило в этом случае. А как у них, на церемонном Востоке, следует обращаться к собравшимся, шайтан его знает.

Надо бы было припомнить что-нибудь восточное, витиеватое, колоритное из Рудаки, что ли, или из Хафиза, или из Омара Хайяма, но причем здесь Хайям. Из дальнего, забытого угла памяти вдруг всплыло нечто меланхолическое:

Откуда это? Кажется, из Джамала аль-Карши, тоже степняка, как и Евгений Евгеньевич нынче, писавшего велеречивую прозу, но подчас сбивавшегося на стихи, однако про свежую юность теперь было совсем некстати, сколько ж все-таки дряни скопилось в голове .

Евгений Евгеньевич прошелся по комнате, налил себе немного виски и написал дорогие гости . Да, так лучше, решил он. Дорогие гости! Дамы и господа! Друзья! Мы рады тому, что вы откликнулись на наше предложение — нет, приглашение — и согласились присутствовать … Когда Евгений Евгеньевич заканчивал четвертый вариант, за окнами номера потемнело, степной горизонт заволокло, на Грузию ложится мгла ночная , и в дверь его номера тихо постучали.

Алим был в красной, явно парадной, выходной рубахе, и темные его глаза в полумраке коридора блестели слишком ярким блеском. Но алкоголем от него не пахло, наверное, анаши накурился.

— Что ж, входи, — молвил Евгений Евгеньевич, поглубже запахиваясь в халат и вглядываясь в лицо нежданного гостя. Да нет, жданного, жданного, не нужно себя обманывать. В лице парня сейчас не было и тени былой угодливости прислужника, напротив — что-то хулиганское почудилось Евгению Евгеньевичу в этом лице.

Парень вошел боком, будто крадучись, оказался лицом к лицу с Евгением Евгеньевичем, совсем близко, сантиметр до поцелуя. Потом отпрянул, мотнул головой, и попятился, будто скользя по ковру, вглубь номера. Теперь можно было рассмотреть и прочую амуницию: на мальчишке были остроносые желтые туфли, а на шее поверх золотой цепочки — неужели крест , мелькнула мысль — болтались наушники от плеера. Наверное, в таком виде к девкам на свидания бегает , ревниво подумал Евгений Евгеньевич. У этого самого Алима были маленькие руки, как у обезьяны, а ноги, напротив, крупные, чуть неуклюжие, ступни большие, так бывает у юнцов, пока они не совсем сформировались. Парень подошел к окну, дернул на себя дверь лоджии, она не подалась, тогда он открыл замок и распахнул дверь настежь.

— Что, жарко… тебе? — спросил Евгений Евгеньевич, поежившись под струей ледяного воздуха. Не мог решить, говорить ли этому мальчишке ты , получилось интимно, но не вы же ему говорить.

Парень обернулся и громко с развязным выражением выкрикнул нечто бессвязное, вроде вы отдыхаете, а я к вам в гости пришел . Нет, определенно парнишка был нетрезв.

— Я вижу, — холодно сказал Евгений Евгеньевич.

— Я же сказал, что приду. И вот — пришел. Принимайте.

И он без приглашения уселся в кресло, оставив открытой настежь дверь лоджии.

Развязное поведения гостя очень не понравилось Евгению Евгеньевичу — от парня за версту несло опасностью и провокацией. Конечно, надо бы его выставить , подумал Евгений Евгеньевич, но отчего-то медлил. Перевешивало любопытство. И, кроме того, уж очень скучно и томительно ему было одному — Евгений Евгеньевич давно отвык от одиночества, и даже когда работал в домашнем кабинете, Павлуша за его спиной сворачивался, как кот, клубком на диване. К тому же, парень был на редкость хорош, знойно, пряно неотвратимо красив , вспомнил Евгений Евгеньевич дурынду. Глаза парня, обрамленные длинными черными ресницами, блестели, будто светились изнутри. И пунцовый рот был пухл, как после долгого поцелуя. Предложить ему выпить , колебался Евгений Евгеньевич, незаметно для самого себя приосаниваясь, подбираясь в своем роскошном архалуке. Краем глаза стрельнул в зеркало, седая прядь справа: хорошо — днем побрился , в комнате до сих пор стоял слабый запах его французского одеколона.