Хуан Гойтисоло - Ловкость рук

Перед ним широким полукругом раскинулся лес труб, башенок и крыш. На свинцово-сером небе, точно на фотографии, четко выделялись мансарды соседних домов. Давид сидел с самопиской в руках, наклонившись над клеенчатой тетрадью, и, когда в дверь постучали, коротко крикнул:

— Войдите.

Это была Глория; черный костюм плотно облегал ее упругое молодое тело; она казалась несколько старше своих лет, вполне сформировавшейся женщиной. Смущенный Давид заметил, что она ему улыбается.

— Это ты...

Он вскочил и порывисто пожал ей руку. На нем был вязаный шерстяной джемпер, весь в грязных пятнах, и темные домашние тапочки.

— Я писал,— сказал он.

Голос его пресекся, Давид кашлянул.

Глория взяла пресс-папье, замысловатого стеклянного лебедя, и, словно взвешивая, покачала в руке.

— Это твой?

Давид в замешательстве улыбнулся. Ему казалось, будто все мысли вдруг выскочили у него из головы; он стоял подавленный, опустошенный.

— Если тебе нравится... У меня много таких. Это с Майорки.

Глория положила пресс-папье на место и с непринужденным видом стала стягивать черные шелковые перчатки. На клеенчатой тетради, которую Давид оставил на столе, виднелась сделанная карандашом надпись. Она прочитала:

— Дневник. Ты пишешь дневник?

— Как видишь,— Давид нежно, но решительно попытался отобрать у нее тетрадь.— Когда нечего делать, я чиркаю в нем. Всякую чепуху. Как только кончится, выброшу в окошко.

К счастью, дневник ее не интересовал. С легкой улыбкой она оглядела комнату: гравюры на стенах, подаренную отцом коллекцию холодного оружия. Она остановилась перед мачете с серебряной рукояткой.

— А это?

— Это дедушкин. Он привез его с Кубы.

Сердце Давида бешено колотилось. Его опьянял аромат девичьего тела. Взгляд задержался на прическе Глории, открывавшей затылок.

— Он мне нравится,— сказала Глория.

Давид готов был крикнуть: «Я дарю тебе его. Если он тебе нравится, можешь взять себе». Но вовремя сдержался. «Спокойствие, спокойствие». И с яростью заметил, что кровать его не прибрана, а пижама валяется на ковре.

— Кругом беспорядок,— извинился он.— Служанка еще не поднималась и не убрала постель.

— А-а, мне все равно. Мне даже нравится, когда все так, вверх тормашками. Когда я хожу по улицам, я часто думаю, а что там внутри, за стенами домов. Сейчас я никак не могла найти твою дверь. Думала, что свалюсь.

— Да, у нас тут совсем темно.

Глория подошла к окну и принялась разглядывать море крыш.

— Я даже не представляла, что ты живешь в таком красивом месте,— сказала она.— Сегодня утром я случайно узнала твой адрес от Луиса и решила навестить тебя.

Пока Глория стояла спиной к нему, Давид застегнул ворот рубашки и поправил галстук. Он чувствовал себя одновременно и счастливым, и неудовлетворенным, ему хотелось быть смелым, и в то же время его сдерживала какая-то робость перед девушкой.

Глория расспрашивала его о зданиях, видневшихся в окно. Она вела себя совершенно непринужденно, словно визит ее был чем-то обычным.

На столе стоял кувшин с вином и несколько грязных стаканов. Давид вышел помыть их.

— Я с радостью угостил бы тебя чем-нибудь получше, но сейчас могу предложить только стакан касальи.

Глория широко улыбнулась, сверкнув ровными белыми зубками.

— Да ты не беспокойся, наливай касалыо. Здесь, в этой комнатке, это самая подходящая выпивка.

Ее развязная непринужденность шокировала Давида. Несколько месяцев назад, когда он ухаживал за ней, она была еще совсем девчонкой. А теперь вела себя, Кс\ настоящая женщина. Давиду становилось не по себе. \

Он протянул Глории стакан, и она держала его, не поднося ко рту. Когда она брала стакан, ноготки ее коснулись его руки.

— Ты позволишь мне устроиться поудобней.

— Ну, конечно.

Она уселась на столе и поставила ногн на спинку стула.

Рассматривая девушку, пока она пила, Давид думал о том, как она похожа на хорошенького зверька. Движения ее были мягки и точны. Давид еще не пришел в себя от удивления и мучительно старался догадаться, зачем она пришла. Прямо спросить ее об этом он не решался. Он боялся нарушить очарование.

— Не часто встретишь девушку, которой бы нравилась ка- салья,— сказал он, принимая от нее стакан.

— Но и не часто встретишь такую девушку, как я.

Он машинально налил ей еще стакан.

— Полагаю, ты не собираешься напоить меня,— сказала она.

Давид слегка покраснел.

— Если не хочешь, оставь.

— Не сердись, я пошутила.

Глубокий вырез на черном костюме обнажал ее шею. На одном из отворотов Глория прикрепила цветок, лепестки которого касались ее груди.

— Можно?

Давид сам удивился своей смелости. Сделав шаг вперед, он наклонился, чтобы понюхать цветок. Лицо его коснулось ее груди. Глория с улыбкой положила руку ему на голову. Он снова почувствовал прикосновение ее острых коготков. Все тело его напряглось. Он подумал: «Нет, невозможно». Рука его непроизвольно легла ей на плечо, пальцы судорожно вцепились в нежную кожу. Он грубо обнял ее. Она почувствовала прикосновение его губ, волос. Потом резко отстранилась.

— Ну ладно,— сказала она,— хватит.

Она отступила к столу и холодно посмотрела на Давида.

Бледный, растрепанный, он внушал жалость. Было нечестно с ее стороны вызвать его на такой шаг и потом тут же осадить. Давид ведь был тихоня.

Глория достала из сумочки пудреницу и провела пуховкой по носу. Ей представилось, что за ними сейчас наблюдает Луис, и она постаралась небрежно улыбнуться.

— Я пришла повидать тебя, а не целоваться,— сказала она.

Давид покорно кивнул головой.

— Я очень жалею об этом. Прости меня.

Наступило молчание, потом Глория сказала:

— Приведи себя в порядок. Давай лучше пройдемся.

Несколько недель назад Мендоса спросил у Айны, почему она так невзлюбила Гуарнера. Выйдя из молодежного клуба, в котором она состояла, Анна с мельчайшими подробностями изложила свой план. У Мендосы создалось впечатление, что она давно продумала его и только ждала удобного случая осуществить на деле.

Неприязнь эта, как она призналась, возникла у нее очень давно, еще в детстве, и была связана с заселением дешевых коммунальных домов, неподалеку от улицы, где жили ее родители. С самого утра (воспоминания проносились перед ее глазами, точно кадры кинохроники) весь квартал наряжался в лучшие свои одежды. По слухам, должен был приехать депутат парламента. Артель рабочих чистила фасады домов, мела тро-туары, развешивала гирлянды, ковры и флажки. Благодаря хлопотам аравакского прокурора перед школой воздвигли триумфальную арку, которую всегда ставили по торжественным случаям, она была сделана из зеленого тростника, аккуратно переплетенного и украшенного лавром и дроком, с деревянной вывеской посередине. Несколько часов назад доморощенные художники поспешно соскоблили прежнюю надпись, гласившую: «Да будет благословенна твоя Непорочность». Эту вывеску жи-тели Араваки соорудили в честь местной святой покровительницы и выставляли ее, приветствуя всех знаменитых гостей, посещавших городок. В этот раз тамошняя власть хотела воздвигнуть арку в обычном виде, но прокурор — розоволицый сеньор с несколькими подбородками — воспротивился, заявив, что это несерьезно* И тогда на месте старой надписи вывели новую: «Да здравствует Сеньор Депутат», а сбоку пририсовали вымпел с цветами национального флага.