Олег Лукошин - СУДЬБА БАРАБАНЩИКА. ХАРДРОКОВАЯ ПОВЕСТЬ

Трясущейся рукой я подвинул дорожное дядино зеркальце.
Долго и тупо глядел. «Да, да, вон он и я. Вот брюнет. Вот родинка».
«Разыскивается…» Слово это звучало тихо и приглушённо. Но смысл его был грозен и опасен.
Вот они скользят по проводам, телеграммы и электронные письма: «Ищите! Ищите!.. Задержите!»
Вот они стоят перед начальником, спокойные, сдержанные агенты разведки. «Да, – говорят они, – товарищ начальник! Мы найдём гражданина Сергея Щербачова, четырнадцати лет, брюнета, с родинкой, – того, что выламывает ящики и продаёт старьёвщикам чужие вещи. Он, вероятно, живёт в каком-нибудь городе со своим подозрительным дядей, например в Киеве, и мечтает безнаказанно поступить в хардроковую школу, чтобы посещать с концертами разные страны. Этот лживый барабанщик, которого давно уже вычеркнули из списков четвёртого отряда, вероятно, будет плакать и оправдываться, что всё вышло как-то нечаянно. Но вы ему не верьте, потому что не только он сам такой, но его отец осуждён тоже».
Я швырнул зеркало и газету. Да! Всё именно так, и оправдываться было нечем.
Ни возвращаться домой, ни попадать в исправительный дом я не хотел. Я упрямо хотел теперь в хардроковую школу. И я решил бороться за своё счастье.
Насухо вытер я глаза и вышел на улицу.
Постовые милиционеры, дворники с бляхами, прохожие с газетой – все мне теперь казались подозрительными и опасными.
Я зашёл в аптеку и, не зная точно, что мне нужно, долго толкался у прилавка, до тех пор, пока покупатели не стали опасливо поглядывать на меня, придерживая рукой карманы, и продавец грубо не спросил, что мне надо.
Я попросил тюбик хлородонта, презерватив (чтобы оправдать ожидание аптекаря) и поспешно вышел.
Потом я очутился возле парикмахерской. Зашёл.

Было уже поздно, и, спохватившись, я решил пройти домой ближним путём.
Темно и глухо было на пустыре за церковной оградой. Оступаясь и поскальзываясь, добрался я до забора, пролез в дыру и очутился в саду. Окна нашей комнаты были темны – значит, дядя ещё не возвращался.
Это обрадовало меня, потому что долгое отсутствие моё останется незамеченным. Тихо, чтобы не разбудить внизу хозяев, подошёл я к крылечку и потянул дверь. Вот тебе и раз! Дверь была заперта. Очевидно, они ожидали, что дядя по возвращении постучится.
Но то дядя, а то я! Мне же, особенно после того, как я сегодня обидел карлика, стучаться было совсем неудобно.
Я разыскал скамейку и сел в надежде, что дядя вернётся скоро.
Так я просидел с полчаса или больше. На траву, на листья пала роса. Мне становилось холодно, и я уже сердился на себя за то, что не отрубил курице голову. Экое дело – курица! Подумаешь – чёрная месса! Все имеют право на причуды. А вдруг вот дядя где-нибудь заночует, – что тогда делать?
Тут я вспомнил, что сбоку лестницы, рядом с уборной, есть окошко и оно, кажется, не запирается.
Я снял сандалии, сунул их за пазуху и, придерживаясь за трухлявый наличник, встал босыми ногами на уступ. Окно было приоткрыто. Я вымазался в пыли, оцарапал ногу, но благополучно спустился в сени.
Я лез не воровать, не грабить, а просто потихоньку, чтобы никого не потревожить, пробирался домой. И вдруг сердце моё заколотилось так сильно, что я схватился рукой за грудную клетку. Что такое?.. Спокойней!
Однако дыхание у меня перехватило, и я в страхе уцепился за перила лестницы. Тихонько поднялся я наверх – и опять стоп!
Не из той комнаты, где жил я, и не из той, где жили дядя с Яковом, а из пустой, которая выходила окном к курятнику, пробивался через дверные щели слабый свет. Значит, дядя уже давно был дома.
Прислушался. Разговаривали двое: дядя и кто-то незнакомый. Старика Якова, по всей видимости, не было.