Олег Лукошин - СУДЬБА БАРАБАНЩИКА. ХАРДРОКОВАЯ ПОВЕСТЬ

Я тихонько попятился, спустился по лесенке, вылез обратно в сад через окошко, обул сандалии и громко постучался в запертую дверь. Отворили мне не сразу.

– Это ты, бродяга? Наконец-то! – раздался сверху дядин голос.

– Да, я.

– Тогда погоди, штаны да туфли надену, а то я прямо с постели.

Прошло ещё минуты три, пока дядя спустился по лестнице.

– Ты что же полуночничаешь? Где шатался?

– Я вышел погулять… Потом сел не на тот трамвай. Потом у меня не было гривенника, я шёл, да и немного заблудился.

– Ой, будто ты без гривенника на трамваях никогда не ездил? – проворчал дядя.

Но я уже понял, что ругать он меня не будет и, пожалуй, даже доволен, что сегодня вечером дома меня не было.

В коридоре и во всех комнатах было темно. Не зажигая огня, я разделся и скользнул под одеяло. Дверь внизу тихонько скрипнула. Кто-то через нижнюю дверь вышел.

«Что же это за человек? – думал я о дяде, лёжа в постели. – Он меня поит, кормит, одевает и обещает отдать в хардроковую школу, и, оказывается, он даже не знает Валентины и вовсе мне не дядя, а кроме этого хочет, чтобы я своим барабанным Ритмом вызвал какого-то Единственного!»

Тогда, осенённый новой догадкой, я стал припоминать все прочитанные мной книги по оккультизму и способам перемещения в реальность демонов.

«А может быть, – думал я, – дядя мой совсем и не жулик и не бандит. Может быть, он просто сумасшедший мистик-алхимик. Его выпустили, не долечив, из дурдома, и он ищет свой философский камень. Он одинок, он потерялся в собственных фантазиях, и никто не согреет его сердце. Он увидел хорошего мальчика (это меня), который тоже одинок, и взял меня с собою, чтобы помогать в его безумных планах. Но… я ничего не знаю. Мне бы только вырваться на волю, в хардроковую школу. Да поскорее, потому что я ведь решил уже жить правдиво и честно… Верно, что я уже и сегодня успел соврать и про трамвай и про то, что заблудился. Но ведь он же мне и сам соврал первый. «Ты, – говорит, – погоди… Я только что с постели». Нет, брат! Тут ты меня не обманешь. Тут я и сам алхимик!»

Несколько дней мы прожили совсем спокойно. Запись альбома продолжалась в рутинном режиме, только старуха, постоянно присутствовавшая при этом, бесновалась всё громче. Центральной композицией диска дядя предложил сделать большую, минут на двадцать, вещь под рабочим названием «Я знаю, однажды Он придёт», в которой ведущим инструментом должны стать барабаны. По его замыслу эта композиция должна была представлять собой экстатичный бенефис ударника с небольшой подкладкой безумного саксофона и шизоидного контрабаса. Завязку музыкальной темы дядя предложил придумать мне. Я тут же отбил этакий крейзи-ритм, навеянный ощущениями одиночества и потерянности. Старуха за спиной карлика-звукооператора вдруг заверещала громче обычного, и дядя со стариком Яковым тут же похвалили меня, пообещав, что из этой темы получится настоящий шедевр. Над ним мы продолжали работать и в последующие дни.

Каждое утро бегал я теперь в парк, и там мы встречались со Славкой.

Однажды в парк зашёл Славкин отец, тоже худой, белокурый человек, затянутый в светло-серый костюм странного покроя и в причудливом головном уборе, напоминавшем треуголку Наполеона. Он, сознавая свою магическую значимость для страны, держался очень достойно и внушал трепет.

Прищурившись, глянул он на медитирующего Славку, сделал несколько недовольных движений руками и упрекнул сына в том, что тот строит непрочную оболочку для особо бурных слоёв запредельности и сквозь неё может в славкины образы, а соответственно и в этот мир просочиться всякая потусторонняя шушера, вроде духов-прилипал и бессознательных энергетических дуновений-вампиров. Окунулся он и в мою робкую медитацию, совершаемую за компанию со славкиной, и неожиданно был впечатлён её образами.

– Давно ли ты медитируешь? – поинтересовался он.

– Четвёртый день, – признался я.

– Вряд ли так мало, – задумчиво произнёс он. – Ты очень сильный медиум. Пожалуй, ты занимался этим и раньше, не вполне понимая смысл происходящего. До тех пределов, в которые погрузился ты сейчас, я в своё время смог проникнуть лишь на третий год усиленной медитации.

Наконец он улыбнулся, показал нам язык, поцеловал Славку в лоб, что меня удивило, потому что Славка был совсем не маленький, и, тихонько насвистывая, быстро пошёл через площадку, старательно обходя копавшихся в песке маленьких ребятишек.

– Догадливый! – сказал я. – Только подошёл, глянул – и всё понял!

– Ещё бы не догадливый! – спокойно ответил Славка. – Такая уж у него работа. Товарищ Сталин других к себе не приближает.

– Что именно он преобразовывает? Военную технику или человеческое сознание?

– Разное, – уклончиво ответил Славка и с гордостью добавил: – Он очень хороший маг! Это он только такой с виду.

– Какой?

– Да вот какой! – смеётся и язык высунул… Ты думаешь, он молодой? Нет, ему уже сто сорок два года. А твоему отцу сколько? Он кто?

– У меня дядя… – запнулся я. – Он музыкант. Известный.

– А отец?

– А отец… отец… Эх, Славка, Славка! Что же ты, искал, искал Пустынную Бесючку, а она прямо под тобой в песке четвёртого уровня Продолговатой Сферы прячется – и не видишь. Дави её, дави – то-то веселье сейчас будет!

Бесючка, подгоняемая сильными славкиными энергетическими разрядами и крохотными моими, завертелась как юла и тревожно вглядывалась люминесцирующей мордочкой в кроваво-красное небо своей реальности, не понимая, что происходит.

Через смех я кусал губы от обиды. Сколько ни говорил я себе, что теперь должен быть честным и правдивым, – язык так и не поворачивался сказать Славке, что отец у меня осуждён за растрату.

Вдруг резко возникло бушующее море с чёрной скалой. Она стремительно приблизилась, и отец-Прометей внятно и разборчиво произнёс, глядя мне в глаза:

– Ритм очень прост, Серёжа. Хитрость только в переходах – должен возникнуть эффект наслоения и стены барабанного звука. Но самое главное – эмоция. Абсолютный протест. Бунт. У тебя получится, я знаю. Скучаю, люблю. Встретимся.

На другой день дядя вызвался проводить меня в гости к Славке. Славка жил далеко. Домик они занимали красивый, небольшой – в одну квартиру.

Встретили нас Славка и его бабка – старуха хлопотливая, древняя, говорливая и добродушная. Было ей лет триста – в семьях магов все долгожители – но выглядела она не больше, чем на шестьдесят. Дядя попросил подать ему через окно воды, но бабка пригласила его в комнаты и предложила квасу.

Дядя неторопливо пил стакан за стаканом и, прохаживаясь по комнатам, похваливал то квас, то Славку, то Славкину светлую, уютную квартиру. Он был огорчён тем, что не застал Славкиного отца дома, и через полчаса ушёл, пообещавшись зайти в другой раз.