Сергей Морозов - Великий полдень

Некоторые нововведения в области государственной политики иногда бывали до того фантастичны (если не безумны), что лучше их вообще оставить без комментариев. В частности, после известных событий были внесены кое какие изменения в основной государственный закон. Мотивировка — ради дальнейшего сплочения всего общества и укрепления национальной безопасности. По новому закону провозглашались абсолютно равные гражданские права, а также, естественно, ответственность и обязанности, и распространялись они на граждан без каких бы то ни было возрастных ограничений. Проще говоря, отныне закон не делал никакого различия между взрослыми и детьми. Понятие детства было упразднено как таковое. Как и понятие «несовершеннолетия». Подобрать соответствующие психологические, медицинские и социальные обоснования в пользу этого нововведения для наших законодателей не составило особого труда. Как выпекают декреты в подобных «идеологических» комиссиях и комитетах, мне было хорошо известно. Из прямых и впечатляющих практических последствий нового закона в глаза бросалось лишь то, что в армии появились специальные — и весьма многочисленные — подразделения, целиком укомплектованные детьми от семи до четырнадцати лет. Подозреваю, что новоявленный министр обороны Парфен еще в бытность свою лидером местных филиалов России держал под своим контролем разнообразные подростковые и молодежные группировки, а теперь это дело было попросту легализовано. Других практических последствий, за исключением, конечно, определенного ужесточения административно уголовной ответственности тех, кто прежде считался «несовершеннолетними», пока не наблюдалось. По крайней мере я не слышал о том, чтобы малолетних граждан назначали на какие то ответственные посты и тому подобное. Правда, родителям теперь нужно было присматривать за своими чадами в десять раз строже, не на шаг не отпускать их от себя, если они не хотели, чтобы о воспитании и перевоспитании детишек позаботилась государственная репрессивная и правоохранительная система — в лице известных Парфена с Еремой. В ведении первого, как я уже сказал, находятся специальные детские батальоны, а в ведении второго — не только исправительные учреждения для малолетних и специальные полицейские структуры, но вообще все воспитательные учреждения.

Что касается обещанных положительных перемен в государстве, то, возможно, они есть, они появились. Но не берусь утверждать. Многие говорят, что перспективы новой великой империи уже брезжат на горизонте. Говорят также, что столица, по крайней мере в последнее время, преобразилась до неузнаваемости. А Москву, так ту вообще отстроили в самом изящном виде… А я… Нет, у меня нет никакого желания на все это смотреть.

Мама тихо живет поживает здесь, в Деревне. Разбивает клумбы, садит кусты сирени, вообще всячески старается создать уют. Только, по моему, это никому не нужно. С Наташей у нее по прежнему дружеские отношения, но былой теплоты, кажется, уж нет. Но их безусловно объединяют мысли о детях. Это, впрочем, совсем немало.

Отец умер от сердечного приступа несколько месяцев назад, успев выхлопотать звание персонального пенсионера.

Вся затея с Пансионом совершенно рассыпалась. Майя, как известно, давно оставила свое попечительство, а после того как Папа откомандировал дядю Володю с Александром и Зизи за границу, Пансион вообще переехал из Деревни, а куда — Бог весть. К тому же в воспитанниках теперь остались или полные сироты, или те, чьи родители во что бы то ни стало пожелали сбыть своих отпрысков с рук. Я слышал, что в материальном отношении заведение осталось таким же привилегированным, однако с назначением нового директора оно превратилось в заурядный детский дом, а точнее специальное воспитательное учреждение для «малолетнего контингента». Его официальными попечителями теперь сделались ведомства, подчиненные Парфену и Ереме… Так что я имел случай порадоваться, что мой Александр оказался в некотором смысле «эвакуированным» как раз в период этих сомнительных социальных экспериментов — от греха подальше.

Между прочим маленькая Зизи некоторое время присылала лично мне ужасно трогательные, нежные письма с наивными намеками. Вероятно, ее довольно сильно впечатлила игра в распределение взрослых — «кто кому достанется», а главное, подействовал заразительный пример старшего брата, который когда то с такой серьезностью заявлял, что взрослая изумрудноглазая девушка будет принадлежать ему. Девочка была еще так мала, что практически ничего не поняла, — не осознала (а может быть, еще вообще не знала), что навсегда потеряла Косточку. Потом она, конечно, забыла про глупую детскую игру и перестала мне писать. Только после весьма длительного перерыва, она вдруг снова прислала мне письмо, в котором уже не содержалось никаких «намеков» и «нежностей» по отношению к моей персоне, но зато теперь содержались настойчивые вопросы по поводу истории с Косточкой. Интересно, расспрашивала ли она о тех событиях моего Александра? И вообще, что мог знать мальчик? Во всяком случае девочка серьезно заявляла, что когда вырастет, намерена самым подробным образом расследовать все обстоятельства гибели брата. И, надо полагать, еще действительно предпримет такие попытки.

Об официанте Вене я как — то вообще не вспоминаю. Но раз или два мне снился не то веселый дельфин, не то морской котик.

С дядей Володей, пожалуй, произошла самая прискорбная трансформация. Я наблюдал его. Перед его отъездом за границу мы почти не разлучались. Гибель Косточки, попытка самоубийства Майи, а затем решение Папы о снятии дяди Володи с должности директора Пансиона и откомандирование его за границу — все это совершило в душе нашего педагога ужасный и, видимо, фатальный перелом. Жаль его, я так привык к его эксцентричным фантазиям и гипотезам! Увы, теперь он сделался совершенно другим. Он считает себя главным виновником всего, что произошло с Косточкой. Я перестал узнавать его. Он и сам видел и чувствовал в себе эту перемену. И со свойственной ему манерой сводить свои наблюдения в некую законченную глобальную систему, признался, что дело заключается в простом факте — он раз и навсегда утратил способность мечтать и фантазировать. Нет, не просто мечтать и фантазировать. По его словам, он напрочь потерял веру в то, что сможет совершить некое великое открытие, которое способно перевернуть все человеческое бытие. А ведь до сих пор он действительно имел эту веру. То есть в душе был ребенком. Раньше он верил, что он, может быть, особенный, что у него еще есть время разгадать великую тайну. Он надеялся, что в этом ему помогут наши дети, которые еще касаются этой тайны, так как прожили лишь бесконечно малую часть своей жизни. Вся жизнь у них впереди, а значит, они фактически бессмертные. Так они себя и ощущали. Но вот все кончилось. Умер один из бессмертных. Нет больше Косточки, и не осталось больше времени.