Сергей Морозов - Великий полдень

Дядя Володя почувствовал, что в одно мгновение он превратился в старика. Этой беде не поможет никакая секретная комната. Теперь он недоумевал: как он, фантазер несчастный, мог вообще о чем то мечтать?! Может быть, миллиарды людей до нас жили и умерли, так ничего и не открыв, хотя, наверное, тоже грезили этой глупой надеждой. Стало быть, и мы умрем, так ничего не открыв. Вообще умрем. О какой надежде на бессмертие может идти речь, если вся наша оставшаяся жизнь станет обдумыванием события противоположного — то есть смерти. Что дальше? Ничего дальше… Что дальше?.. Словно человек стоит на рельсах и, выпучив глаза, глядит на стремительно приближающийся поезд. О чем можно думать, что можно изобрести в этой кошмарной ситуации?.. Я пытался ободрить его. Разве не он, дядя Володя, так горячо убеждал меня прежде, что маргинальность и маргинал — это вовсе не ругательства, а так называемая зрелость есть как раз ни что иное как деградация и «пере развитие»? Что путь к идеалу лежит не через будущее, а через детство? Он только рукой махал. Что еще я мог ему сказать. С тем он и уехал…

Я ведь и сам испытываю нечто подобное. Правда, в отличие от него, я можно сказать уже немного пообвыкся в этой ситуации «на рельсах» — в ситуации ожидания с выпученными глазами приближающегося поезда. Иногда мне даже кажется, я вновь ощущаю некоторое присутствие, протяженность времени. Но правда и то, что как ни обвыкайся в этой ситуации, в любом случае наши мысли больше не способны простираться дальше, чем смерть. В лучшем случае мы способны размышлять о том, что смерть это, может быть, не бесплотная точка, а некий протяженный отрезок. И, может быть, ее еще можно как то прочувствовать.

В самом деле — миллиарды людей прожили свои жизни, так ничего не открыв. Сколько было сделано удивительных изобретений в науке, медицине, технике, сколько создано прекрасных произведений искусства, — но все таки люди так и не узнали ничего принципиально нового о том, что их интересует больше всего — о жизни и смерти. Как мы не похваляемся достижениями цивилизации, но мы по прежнему не в силах удлинить жизнь хотя бы на какие-нибудь несчастные пятьдесят сто лет. А загадка жизни и смерти по прежнему находится в недоступно заповедной области Божественного.

Я, собственно, никогда не выезжаю из Деревни. Даже никогда не испытываю такой потребности. Прекрасная вещь — царство природы. Я хожу по садам, по лугам, по лесам. И здоровье мое, слава Богу, тоже прекрасное. Я поселился во флигеле у дяди Володи. Так что теперь постоянно испытываю на себе воздействие его секретной комнаты.

Уехав, он бросил все как есть — и комнату, и все свои записи — обширнейший компьютерный архив. Я, естественно, сохраняю комнату в том виде, в котором она была задумана. Иногда меня посещает смешная мысль: а вдруг, когда наши повзрослевшие дети вернуться, им самим она понадобится, как-нибудь пригодится? Я внимательно перечитываю оставленные записи и узнаю из них множество нюансов о том странном внутреннем мире, который дядя Володя вольно или невольно вложил в душу Косточки.

Здесь масса записей, относящихся непосредственно к «Великому Полудню» и к тому, каким образом дядя Володя, подделываясь под ребенка, исполнял роль соглядатая. Кажется, он и сам не ощущал разницу между игрой и действительностью. Поэтому ему и удалось обмануть хитрую игру и вписаться в ее условия. Я видел, что в тот момент он искренне верил и в детский идеал абсолютной правды, и в возможность реально и окончательно слиться с новой детской цивилизацией. Среди записей я обнаружил обширные «теоретические разработки» — плоды своеобразного коллективного творчества, — по видимому, в вольном пересказе дяди Володи, — также разбавленные его многочисленными комментариями. Тут уж трудно было разобрать, где его фантазии, а где изыскания так называемых «идеологов» и «жрецов». Это был целый свод философских воззрений относительно мироздания, жизни, смерти, времени, пространства, вечности и человеческой сущности. Тут, вероятно, присутствовали философские опусы профессорского сыночка, искромсавшего в свое время ценные книги из домашней библиотеки, чтобы эклектически эвристическим методом создать собственное мистическое мировоззрение, собственную метафизику. Наверняка здесь содержались и мысли моего Александра. Рассуждения, на которые я наталкивался, иногда оказывались странной интерпретацией моих собственных размышлений, отголосками наших взрослых разговоров и даже моих давних снов. Иногда эти сближения были до того буквальными, что вторгались в какую то заповедную область моей души. И от этого у меня мороз пробегал по коже. В частности, я был поражен, когда обнаружил обширный раздел, посвященный, так сказать, сакральному значению цифр и их сатанинской сущности. Идея абсолютной правды, провозглашенная в «Великом Полудне», требовала решительного уничтожения также и этой фундаментальной лжи и возрождения мира вне иллюзий… Боже мой, ведь это было непосредственное продолжение моего сна об арифметике, цифрах и Экзаменаторе!

Углубившись в чтение, я словно рассуждал сам с собой, растворялся в собственном Я. Иногда эти идеи не казались мне такими уж безумными.

Я снова размышлял (на этот раз наяву) о числах и цифрах, которые посеяны в нашу душу словно дьявольское семя и дали ужасные всходы… В свое время я пытался преодолеть этот кошмар — когда проектировал Москву. Еще тогда я не на шутку ополчился против арифметики. И никакие доводы так называемой практической целесообразности и пользы меня не убедят в обратном. Прежде всего я твердо убежден в том, что любые измерения при помощи цифр — есть манипуляция злокачественная, так как цифра не есть мера вещей. Порочен сам способ мировосприятия посредством числа и цифры. Ведь изначально человек (ребенок) воспринимает мир по другому. Даже пальцы на руке ему не приходит в голову считать. Как только человек начал считать, — например, яблоки, которые ему удалось собрать под деревом, — он завладел яблоками, но тут же потерял весь остальной мир, который впоследствии, в течение всей своей жизни он будет пытаться себе вернуть путем бесконечного «сосчитывания». Что то случилось с восприятием. Оно сделалось дискретно как решето и через него проскальзывает что то самое главное. Восприятие подменено абстрактным мышлением. Само понятие цифры есть элементарная основа абстрактного мышления. И в конечном счете сознания вообще… Но прибавление душевного опыта не есть прибавление числа! Порочность «числового» восприятия очевидна. Для человека, мыслящего абстрактно, нет никакой разницы в явлениях совершенно разного порядка: будь то прибавление еще одного яблока на тарелке или прибавление еще одного солнца на небе. Между тем последнее есть явление скорее апокалипсическое, чем арифметическое. И то и другое для него — всего лишь «один плюс один». Но причем тут эти цифры?.. Значит налицо грубая подмена. Как часто, однако, мы путаем работу нашего сознания с нашей душевной жизнью! С чего мы взяли, что изначально порочное сознание — единственное, что у нас есть? И дело даже не в том, что сознание есть нечто навязанное нам извне (разделение на внешнее и внутреннее условно, и то и другое существует в неразрывном единстве), а в том, что в основе мышления, сознания — арифметика. То, что мы называем сутью «человеческого» — возможно вообще начинается не с разума… Иногда мне казалось, что я близок к тому, чтобы сформулировать собственную концепцию — такую, на которой можно было бы построить новое, здоровое мировосприятие — без цифр, чисел и всяческой дискретности. Увы, в моих архитектурных проектах мне пришлось опираться лишь на интуицию…