Дмитрий Силкан - Равноденствия. Новая мистическая волна

Сегодня на ящике вопиет следующее: "Православные! Ветерану белого движения князю Голицыну не на что справить свой столетний юбилей! Будем вам смиренно благодарны за любые формы вспоможествования! Храни вас Бог!" То ли величественные "формы вспоможествования" виноваты, то ли трогательная неразбериха: себе ли самому собирает на столетие ветеран или какому другому князю, — в любом случае дела у старика и девочки идут сегодня неплохо.

Я сижу, пытаясь не касаться разъезжающимися от качки (и под тяжестью сильно увеличившегося в последнее время живота) коленями раскормленных телес соседки справа и соседа слева; пытаясь сосредоточиться на газетном блокбастере, пытаясь не косить вслед удаляющейся тёмно-зелёной спине, по ту сторону которой, я знаю, нетронутые, но уже такие солёные от пота бутоны продолжают свой бесконечный танец.

Это если летом. А зимой на старике старая генеральская шинель без знаков различия и каракулевый «пирожок», на Кате пальтецо, а косынку сменит не менее траурный платок, которым, если умеючи, можно с успехом восполнить отсутствие шарфа и шапки. Руки в карманы не сунешь, так как приходится нести ящик, поэтому каждый имеет возможность убедиться, какие они (руки) красные и растрескавшиеся. Бизнесу это только на пользу, да и девочка давно привыкла. К другому привыкнуть тяжелее: немытые соски, размеренно елозя изнутри по несвежей материи, начинают мучительно чесаться, твердеют и увеличиваются в размерах; и чем больше они твердеют, тем сильнее трение, — следовательно, тем более мучительным становится невозможность почесать их, помассировать, — а они всё твердеют и увеличиваются… начинают дымиться, тлеть… Кажется, из рукавов, из воротника, отовсюду начинает струиться едкий дымок… Люди начинают задыхаться, кашляют, отворачиваются… Но нет, это не дым, это просто запах, — понимая это, девочка внезапно приходит в себя, да и конец вагона близок, — а когда откроются двери, можно будет во время перехода сделать пару неуловимых движений плечами (руки заняты!) и хоть на краткий миг умерить мучения… И, тем не менее, ближе к концу рабочего дня грудь словно каменеет, а увядшие и обуглившиеся бутоны, на время потерявшие чувствительность, вдруг снова оживают и начинают саднить…

Однажды она попыталась почесаться рукой, сунув ящик под мышку. Хрупкая тара, слишком сильно прижатая локтем, перекосилась, лопнула, — и монеты запрыгали по платформе, как рыбки среди осколков разбитого аквариума… Старик никогда не бьёт её на людях, — и на этот раз всё началось только после того, как они вернулись домой и за ними закрылась дверь. Мне «посчастливилось» наблюдать, как они возвращались: она — словно побитая собачонка, хотя стать побитой, к сожалению, только ещё предстояло; он — хранящий на лице показную невозмутимость, идущую нервной рябью предвкушения… А когда за ними закрылась дверь, почти сразу раздался неразборчивый крик, потом послышался звук упавшего тела — и снова крики, крики… В течение следующих двух недель они использовали легенду, начинавшуюся словами: "Православные! Изнасилованная и жестоко избитая подонками внучка нуждается в серьёзном психоневрологическом лечении! Будем вам смиренно благодарны за любые формы вспоможествования! Храни вас Бог!"… Не знаю, насколько успешно шли у них дела в тот период, но пару раз, когда удавалось встретить Катюшу во дворе (мой путь лежал то ли в магазин, то ли в обменник, а она рвала травку для кроликов), у меня была возможность убедиться, что "изнасилованная внучка", будучи в значительной степени навеселе, мурлыкает себе под нос какую-то песенку (или это вагнеровский "Полёт валькирий"?), из чего, как бы сам собой, возник вывод: дела идут неплохо, и у Катеньки всё в относительном порядке…

Думаю, настало время сказать пару слов о себе. Я живу этажом ниже, — пару раз они даже-на меня протекали. Имею дочку от первого брака, — а скоро ожидаем прибавления, — и мне, кстати говоря, не улыбается, что, когда дети подрастут, им, возможно, придётся подвергнуться такому, мягко говоря, сомнительному влиянию… Я пристально слежу, прислонившись пылающим лбом к заиндевевшему стеклу, как материализуются в сыром сумраке и, приближаясь, становятся всё отчётливее мои соседи. Пытаясь найти ответы на множество вопросов, я рассуждаю про себя на темы семьи и брака, их отсутствия или их суррогатов; или ответственности индивидуума перед социумом, относительности и сугубой субъективности таких понятий, как «нищета», "трагедия", «одиночество», — но никто не обратил бы внимания на этот горячечный бред даже в том случае, если бы его произносили вслух…

Мысли мои приобретают иное направление, и я начинаю думать о предстоящем рождении. Расходы, возможно, предстоят значительные, а надеяться пока не на кого.

Работы — нет и не предвидится. Дочке пора покупать новое пальто. Пальто может подождать, безусловно, но также ей необходимы новые сапоги: третий вечер приходит с мокрыми ногами и уже начала говорить "в нос" и покашливать… Занять? У кого? — вокруг все живут точно так же… Можно попытаться одолжить у старика, — но делать этого не хочется. К тому же я и так перед ним в долгу — в известном смысле…

Что у меня никогда не будет детей, стало известно сразу после школы. В то время спорт полностью захватил меня, удалось даже добиться некоторых результатов… Да что там говорить, мне уже прочили участие в международных соревнованиях. Во всяком случае, в состав сборной включили, что, сами понимаете, о многом говорит… Врачи у нас были очень хорошие, внимательные, поэтому, рано или поздно, всё должно было выясниться, — оно и выяснилось… А чтобы примириться, потребовалось не так уж много времени, да и было, в общем-то, не до этого: бесконечные тренировки отнимали все силы.

Так прошло несколько лет. Потом — разрыв сухожилия, — "прощай, Большой Спорт!"… "Не желаете попробовать перейти на тренерскую работу?" — "Не желаю"… Внезапная нищета, убожество… На стадион припрёшься, — не узнают. Короче, всё так, как и должно быть.

А потом — появляется он.

Ему уже в то время было слегка за восемьдесят. Работал, если мне не изменяет память, не то в БТИ, не то в ОВИРе, — ну, в общем, в чём-то подобном… Как-то утром — звонок в дверь. Открываю — он, при всём параде — чуть ли не с орденскими планками: "Разрешите представиться — ваш новый сосед"; пришлось пригласить внутрь… Он обстановочку оглядел, — только брови чуть приподнял, — потом достаёт из-за спины бутылку вина «Мерло»: "Не откажите — за знакомство!.."

Ладно. Посидели. Ещё сходили… В общем, наутро просыпаюсь в постели. Ничего не помню. Первая мысль: "Неужели старику пришлось меня на себе тащить?!"… Стыдно, — и голова раскалывается неимоверно…