Ёко Тавада - Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов

Глаза наливались внутренним жаром. Становилось все жарче и жарче, а поезд начинало раскачивать все чувствительнее. При этом у тебя не было ощущения, что тебя сейчас выкинет из вагона, — наоборот, ты будто находилась внутри пинаемого мяча. Наверное, ты опьянела, почувствовала, что готова открыть душу первому встречному. И что бы ты ему ни сказала, он будет любить тебя. «Спасибо, было очень приятно, до свидания». Ты поднялась со своего места и вернулась, пошатываясь, в собственное купе.

Кен и Мэри по-прежнему сидели друг против друга. С сегодняшнего утра Мэри на вид прибавила лет пять. Ты еще подумала, что во время своих ссор любовники, наверное, старятся. Кровь прилила к голове, лицо налилось тяжестью. Кен увидел твое красное лицо и спросил несколько робко: «Все в порядке? Сейчас полотенце намочу». С этими словами он побежал в туалет. Беспокоится о тебе. А у тебя между тем было прекрасное настроение. Посмотрев грозным взором через плечо на казавшуюся столь далекой Мэри, ты сказала: «На самом деле я шаманка». Ее лицо исказилось. Ты же продолжала, как ни в чем не бывало: «Я — сибирская шаманка. Мне все известно. Я знаю, что у Джо появилась новая любовница, а ты осталась одна и сейчас ты ищешь свой путь». Зрачки Мэри расширились. «Езжай к своей тетке и учись рисовать. Твоя судьба — дело твоих рук. Что бы ни твердил тебе Кен — не слушай его. Говорят, что молния лишает жизни, а любовь — присутствия духа. Будь осторожна», — произнесла ты, и в этот момент вошел Кен с мокрым полотенцем. Ты легла, положив его себе на лоб. Словно желая оставить тебе побольше места, Мэри выскочила из купе. Кен сочувственно разглядывал тебя. Его, наверное, волновало не твое здоровье — он беспокоился о том, не сболтнула ли ты спьяну лишнего. В этот момент тебе стало так весело, ты засмеялась в голос. Кен склонился к моему уху и прошептал: «Ты меня слышишь? Не стоит рассказывать Мэри про открытку. Это был такой трюк, чтобы спасти Мэри, — ведь злодей Джо обманул ее. Мэри тогда сходила с ума от любви; как я ее ни уговаривал, она мне не верила и ничего не слушала. Поэтому мне пришлось подписаться Майком, которому она доверяла».

Если это и было ложью, то ложью тщательно продуманной. Ты снова стала поигрывать ножичком, а потом нанесла удар: «Выходит, ты ее любишь?» В эту минуту ты не постеснялась бы сказать все, что угодно. Кен попятился, пробормотал: «А это уже совсем другой вопрос». Ты же выставила вперед лапку — так делает кошка, загнавшая мышку в угол, чтобы та ее вдруг не укусила. «А почему ты против того, чтобы Мэри училась рисовать?» Лицо Кена сделалось удивленным. Для ответа ему понадобилось время. «Есть такие собаки, которых нельзя научить даже палку таскать. Мэри относится именно к такой породе людей. Художнику нужна неимоверная удача — а как может стать художником такая неудачница, как Мэри? Ты ее еще не знаешь».

У тебя же в глазах завертелись какие-то озорные волчки, и, чтобы поддразнить Кена, ты сказала: «Я вот тоже хочу артисткой стать, но я ужасная неудачница. Мне даже ни разу в жизни счастливый лотерейный билетик не достался». Кен засуетился: «Нет-нет, ты счастливая, и талант у тебя есть». Он вроде бы и не хотел, а стал тебе льстить. Тебе же от водки и всего остального становилось все смешнее.

На следующий день было то же самое: тот же сыр на том же хлебе, в борще — те же пятна жира, а за окном — снег и березы. Время от времени с возгласами «Чай! Чай!» проводник разносил свой платный чай. Он был чересчур сладким и таким горячим, что приходилось пить, прихлебывая мелкими глоточками. Сколько ни лились слова, скоротать время за разговорами не удавалось. Разбавлять словами время — все равно что поить пустыню водкой.

Кен посмотрел Мэри в глаза и сказал: «У меня есть несколько приятелей, которые никак не хотят расстаться с детством и до сих пор хотят стать художниками. Хоть им уже за сорок. Одежда в дырах, волосы нечесаные, денег нет. Думают себе: буду идти раззявою и на небо глядеть — пирожки сами собой станут прямо в рот падать. Я не хочу, чтобы ты стала такой». Со вчерашнего дня лицо Мэри оставалось каменным. Она ответила: «Ну и что? С голоду ведь не дохнут. Пусть. Если только они хотят стать художниками не для славы».

— Но ведь надо будет когда-нибудь обзавестись и семьей, кормить ее.

— Пусть женятся на богатеньких. Или у твоих приятелей обаяния не хватает?

Лицо у Кена сделалось злым. Он сказал: «Сибирь — это такая тоска!» Мэри повторила за ним: «Да, Сибирь — это тоска». Их взгляды совпали только в этом пункте. Если бы ты была под градусом, сказала бы им: «Вам скучно? Так давайте что-нибудь придумаем!» Но ты была трезва как стеклышко и потому смолчала. Ты была сыта их препираниями по горло, так что пришлось сбежать в коридор.

Там, откуда ни возьмись, объявился какой-то неопрятный мужчина и поманил тебя. На сей раз не рыбой и не водкой — коллекцией старых марок. Назвался Алешей. Кубинские марки, чешские, вьетнамские… Он что, продать тебе их хочет? Оказалось, что нет. Он решил их показать тебе от скуки. То, что ты видела внутри зубцов, было еще меньше того квадратика пространства, что ты видела из окна. Иногда ты видела завод с дымящимися трубами. Черный от угольной копоти снег, дома рабочих. Вдруг ты заметила девочку в красном свитере, которая бежала по черному от копоти снегу. И ты вспомнила про белоснежный лотос, растущий из ила и грязи. Завтра поезд наконец-то придет в Иркутск. Ты пробудешь там два дня. Было светло, но ты все равно проспала несколько часов. Граница между днем и ночью становилась для тебя все расплывчатее.

Четвертый день в поезде. В четыре часа утра поезд прибыл в Иркутск. Проводник сказал, что прибыли, — значит, так оно и есть. Мэри и Кен еще спали, так что ты с ними даже не попрощалась. Как только ты вышла на воздух, кожа, будто похрустывая, превратилась в кору. Наверное, когда-нибудь и ты станешь березой. Темно, вокзала не разглядеть. Такси, которое ты заказывала еще в Москве, отсутствовало. И что тебе теперь делать?

Посмотришь на карту мира — огромная трещина в середине материка под названием Байкал. Начинаешь беспокоиться: из-за этой трещины огромный материк под названием Евразия когда-нибудь может расколоться надвое. Это озеро слишком велико, чтобы называться озером. По своему размеру оно, наверное, как остров Хонсю. А может, еще больше. Мало того: утверждают, что в этом озере водятся рыбы, которым положено жить в океане. Значит ли это, что евразийский материк образовался при столкновении двух других? Байкал — это брешь в стене. Из нее проглядывает другой, древний мир.

Возле Байкала есть город Иркутск. Ты в этом городе жила в гостинице, днем бродила по городу. Удивлялась, как много здесь людей с желтыми и красными цветами. С цветами в руках они поздравляли друг друга. Изо рта еще валил пар, но в мартовском солнце уже наблюдалась светлая желтизна, а это уже совсем другое дело. Температура только начала пятиться в сторону плюса, но люди уже пришли в весеннее праздничное настроение.