Уго Ириарт - Галаор

ГАЛАОР: Я должен был это сделать. В тот день, когда мы вышли на охоту все вместе, мне нужно было скакать в гущу битвы без остановки, пусть без пользы, но надо было скакать без остановки, а я остановился. Я должен был все исправить, должен был снова пережить и страх, и ярость. Я думаю, что вернул свое доброе имя.

ОЛИВЕРОС: Для тебя в той битве главное то, что твоя лошадь остановилась? Ты понимаешь, к чему это могло привести?

ГАЛАОР: Дело не во мне. Есть законы рыцарства, которые нельзя нарушать. Они такие же старые, как законы природы, они старше, чем луна. Меня научили всему. Сам же я обладаю лишь свободой пустельги, которая складывает крылья, и ее перья, внутренности, глаза и кости камнем падают вниз. Только тот, кто рожден рабом, может что-то делать или от чего-то отказываться, исходя лишь из своих насущных потребностей.

ОЛИВЕРОС: Ты полагаешь, Галаор, что всегда будешь следовать тому, чему тебя научили?

ГАЛАОР: Нет ничего, что не предусмотрено в канонах рыцарства. Я чувствую, что Брунильда совсем близко, я должен ее найти.

Бежит страус. Оторопевший Галаор кричит: «Гигантская курица! Гигантская курица! Бежим за ней!». Дон Оливерос смотрит на чудо с недоумением. Галаор, нетерпеливый охотник, хватается за лук и пришпоривает белого мула, который заменил его боевого коня, раздавленного кабаном. Бежит страус. Скачет за ним охотник. Копыта мула громко стучат по сухой земле, и она разлетается в белую пыль и припудривает яркие цветные доспехи принца Гаулы. Страус все еще впереди. Когда-то кузен дон Сиросарко, который вырос в Персии, а умер, утонув в снегах, из которых ему не дали выбраться тяжелые голубые доспехи, научил Галаора стрелять из лука на скаку. Медленно поднимает Галаор свой лук. Стрела пронзает шею страуса.

В тот момент, когда Галаор, радостно смеясь, осаживает мула, заставляя его встать на дыбы, сверху на него падает сеть. Затем следует рывок, и вот Галаор уже на земле.

Растерянный, выплевывая изо рта землю, Галаор чувствует, как его куда-то тащат. Он пытается приподнять голову и посмотреть, кто же пашет землю его телом. Вдруг сеть слетает с него, а у самого лица ударяет о землю конское копыто. Галаор поднимается. Рядом с ним дон Оливерос. Он ударом меча разрубил сеть и сейчас держит в руках обрывок веревки. Разъяренный Галаор тоже выхватывает меч и бежит к кустарнику, откуда сеть была брошена.

Его встречает спокойный взгляд. Тот, кто бросил сеть, не делает попытки ни убежать, ни защититься. Он не кажется напуганным. Он говорит:

– Мерзкий остгот, ты убил моего страуса.

Галаор не знает, что делать: он замер с занесенным мечом, готовый нанести удар. Потом медленно опускает руку: противник безоружен, на нем ни шлема, ни кольчуги. Только кожаные штаны, такая же куртка и красная шапка.

– А-а! Это вы, дон Неморосо! – узнает его Оливерос. – Примите мои глубочайшие извинения.

НЕМОРОСО (указывая на Галаора): Дон Оливерос, кто этот безумный, этот убийца, истребитель всего чудесного?

ГАЛАОР (прерывая его): Нижайше просил бы вас выбирать выражения! Слова могут…

НЕМОРОСО: Молчи, ничтожество! Слова не воскресят моего страуса. Да и что ты знаешь о словах!

ГАЛАОР: Вы меня оскорбляете! Я… Да я умею читать и писать! Я не допущу…

НЕМОРОСО (кричит): Мой страус! О, мой страус! Квинтилий, верни мне моего страуса!

ГАЛАОР: Меня зовут Галаор из Гаулы.

НЕМОРОСО: А мне что за дело? Дон Оливерос, как же мне быть? Взгляните на эту добрую, эту прекрасную птицу с шелковистым блестящим оперением! Вот лежит она бездыханная по вине этого негодяя, бессовестного, бессердечного! Да он хищник, он хуже, чем шакал!

ОЛИВЕРОС: Дон Галаор – выдающийся охотник, дон Неморосо…

НЕМОРОСО: Сомневаюсь. По мне так он просто безжалостный убийца.

ОЛИВЕРОС: Он убил кабана с берегов Аутомедонта.

НЕМОРОСО: Кабан убит?! Вот всегда и всюду я опаздываю! Дон Оливерос, вы полагаете, живым его взять было нельзя? Это ведь животина домашняя, а как писал Плиний Старший…

ОЛИВЕРОС: Извините, но укрощение этого зверя представляется мне невозможным, а победа над ним представляется мне подвигом.

НЕМОРОСО: В любом случае, этот сумасшедший, который, как вы говорите, убил гигантского кабана, должен возместить мне гибель Валерии. Я любил ее, как дочь. Видите ли, ее звали Валерией, как дочь великого Диоклетиана, и судьба обеих Валерий оказалась трагической. Я отдал за нее половину урожая и потратил год на то, чтобы добиться от нее послушания и любви.

ГАЛАОР: Я вам все возмещу. Я добуду вам замену – другого страуса.

НЕМОРОСО (гневно): Разве можно заменить мою Валерию?! Хотя другой страус помог бы мне пережить боль потери. Не знаю. Наверное, мне придется уморить себя голодом, как делали греческие стоики.

ГАЛАОР (в ужасе): Ради всего святого, не принимайте этого так близко к сердцу!

Тело страуса предали земле, предварительно ощипав, и отправились все втроем к тому месту, где расположился лагерем Неморосо.

НЕМОРОСО (задумчиво, словно про себя): Гримальди обрадовался бы, если бы вместо Валерии увидел мешок перьев – я не раз видел, как он выдергивал у нее перья, приговаривая при этом: «Ни одно перо не пишет так тонко, как перья Валерии».

ОЛИВЕРОС: А знаете ли вы, что родились в один и тот же день? Я хорошо помню вашего отца, дон Неморосо: дон Гото Мудрый был человеком очень знающим.

НЕМОРОСО (улыбаясь): Тогда мне все понятно: одни и те же звезды управляют и жизнью Галаора-охотника, и жизнью Неморосо-укротителя. Мне нужно было вырастить и воспитать мою Валерию, чтобы потом явился он и ее подстрелил. Теперь все ясно. Луна льет на нас один и тот же белесый свет, линии наших судеб перекрещиваются. Мы как две стороны одной монеты: если не станет Галаора, исчезну и я.

ГАЛАОР: Я не думаю, что есть какие-то линии, дон Неморосо. Сами посудите: если бы все мы были лишь стадом, управляемым звездами, то никому ничего нельзя было бы поставить в заслугу, никого ни в чем обвинить. Я хочу сказать, что вонзил свое копье в кабана, потому что хотел, потому что мог, потому что я не испытывал страха, а не потому что мне так велела какая-то звезда.

НЕМОРОСО: И мою Валерию вы тоже убили, потому что могли, хотели и вам не испытывали страха.

ГАЛАОР: Прошу извинить меня, дон Неморосо, но это именно так. К тому же надо принять во внимание случай: если бы мы остались еще на один день там, где я лежал, придавленный кабаном, ваша Валерия сейчас была бы жива.

НЕМОРОСО: Но вы не остались. Не хотите поискать этому объяснения? А оно есть: не может быть бессмысленной смерть моей Валерии. И такое объяснение должно иметь характер предопределения – легко рассказывать о каком-то событии, когда оно уже случилось. Все, что мы делаем, заранее определено высшими силами.