Александр Бялко - Изнанка

– До завтра.

Паша понимал, что рано или поздно, но такой звонок будет. Тетка была совершенно одинока, и Паша был ее ближайшим и единственным родственником. Она жила в академическом доме, в центре Москвы, в тихом переулке. Окна выходили во двор, и с трудом верилось, что всего в ста метрах шумит и грохочет днем и ночью Ленинский проспект. Утром, не слишком рано, но и не поздно, Паша нажал на звонок квартиры. Тетка открыла быстро и решительно, как будто стояла за дверью и ждала.

– Здравствуй, Паша! Целоваться не будем. Не надо.

– Здравствуй! Что случилось?

Без лишних слов и сантиментов тетка перешла к делу:

– Паша, я сегодня ложусь в больницу, откуда, наверное, уже больше не выйду.

– Что ты, тетя Зина!

– Не надо дежурных фраз. Если все будет хорошо, то пусть так и будет. Я на всякий случай. Пойдем.

Квартира была двухкомнатная. Посреди большой, почти пустой комнаты с эркером стояли стол и четыре стула, другая – рабочий кабинет – была завалена книгами и одинаковыми папками. Паша помнил, что и курсовую она отдала точно в такой же папке. Тетка подошла к секретеру и открыла верхний ящик.

– Вот тут документы не квартиру. Все как следует, заполнено на тебя.

– Да не надо мне...

– Молчи и слушай. Тут, в ящике пониже, деньги и сберкнижка. Если на лечение понадобятся деньги мне в больницу – вот здесь.

– Да не надо, у меня есть.

– Вот кончатся эти, тогда свои и трать, а не потратишь – на похороны сгодятся.

– Не надо этого всего...

– Это я на всякий случай тебя загружаю. Есть и просьба.

– Это пожалуйста.

– Через два дня семьдесят пять лет Савелию Сушкину. Будет отмечать вся страна. На конференцию о творчестве я не прошу тебя ходить, а на могилку его на Спасо-Преганьковском кладбище обещай мне, что две гвоздички отнесешь.

– Обязательно, ты не волнуйся.

– Ну тогда, кажется, все. Да, там, где деньги, еще и побрякушки от моей бабушки, твоей прабабушки. Они твои по праву. Сама я золота не покупала. Там все старинное. Вот комплект ключей от квартиры, возьми. Вроде все. Иди домой, не мешай мне собраться, я все-таки женщина.

– Скажи хоть, в какую больницу. Я приходить буду.

– В третью, онкологическую. Там моя школьная подруга стала главврачом, я буду спокойна, что в обиду меня не дадут.

– Как ее зовут?

– Я и сама не знаю. Для меня она просто Люся. Отчества ее не помню, а фамилии она раза три меняла, какая теперь, и не знаю.

Паша вертел в руках связку ключей, не зная, чем закончить разговор, и понимая только одно – у него началась новая жизнь. Тетка не садилась ему на шею. Гораздо хуже было бы, если бы она помирала дома. Надо было бы круглосуточно дежурить. С ее стороны это было очень благородно, тем более никто не знал, сколько времени эта болезнь продлится. То, что она не пошла на юбилей своего кумира, означало, что дела совсем плохи.

– Все я вроде бы сделала, ни о чем не жалею, только вот одно жалко! Я так и не нашла последнего рассказа Сушкина.

Тетка знала, что говорила. Если бы она сказала: «Паша, выполни мою последнюю волю, найди рассказ Сушкина», – Паша поклялся бы, а потом бы каждый год терзался мыслью, что было некогда и он так ничего и не сделал. Но если один Чернота говорит другому, что он что-то недоделал, то их фамильная гордость поднимет и больного, и неходячего. Паша понял, что обречен искать этот рассказ.

Тетка взглянула в его глаза и прочитала в них то, что и ожидала.

– Вот, для тебе я оставила папку, в ней все, что известно об этом последнем рассказе.

– Да, хорошо, – без лишних слов Паша поправил завязки у папки и положил ее сверху на стол.

– Ну, иди, – тетка не сдержалась, она молча плакала и не хотела, чтобы Паша видел, как текут слезы.

Паша молча ткнулся в теткину щеку, потому что тоже не хотел показывать свои слезы, навернувшиеся на глаза.

На следующий день Паша отправился в третью больницу. В российских больницах он еще не бывал. Последний раз он навещал кого-то еще при Советском Союзе. Сам, к счастью, не болел. Внешне почти ничего не изменилось. Те же обшарпанные стены чудовищного цвета, темные коридоры и щербатые лестницы. Но при входе вместо вахтера сидел охранник с нашивками «Security». Поплутав по этажам, коридорам, проходам из корпуса в корпус, куда его направляли старенькие санитарки, Паша наконец увидел единственную новую и красивую дверь во всей больнице. Табличка на двери гласила: «Людмила Александровна Мосалова, доктор медицинских наук, главврач». Главврача на месте, конечно, не было. Прождав почти час, Паша догадался передать через сестру, которая выполняла роль секретарши, что пришел племянник Зинаиды Чернота, которая вчера легла в больницу. Через пять минут красивая дверь раскрылась.

– Здравствуйте, Людмила Александровна!

За столом сидела типичная профессорша. Сколько ей лет, Паша ни за что бы не отгадал, если бы точно не знал, что она ровесница тетки.

– Здравствуйте, молодой человек. Вы племянник Зины?

– Да, я Парамон, тоже Чернота, как и тетя Зина. Как она?

– Вот что я вам скажу, молодой человек. Надо готовиться к худшему. У нас не принято так говорить, но родственникам можно, тем более таким близким. Ультразвуковое обследование показало, что метастазы кругом. Слава богу, болей нет.

– А так бывает? Я думал, рак – это всегда страшные боли.

– Бывает, а бывает и совершенно без боли.

– А что же предпринять?

– Операция бесполезна. Лучевая не подходит. Химеотерапия отпадает. Можно попробовать иммунотерапию. Но, честно, это только продлит мучения. Я вас познакомлю с лечащим врачом, он хороший специалист. Все текущие дела лучше решать с ним, он ближе к больному. А я буду заходить, когда смогу. Дел полно. А тут еще у студентов-практикантов семестр начался. Просто дурдом.

В подтверждение этих слов из двери высунулась голова и закричала:

– Людмила Александровна, опять в подвале трубу прорвало!

– Без паники, – ответила профессорша. – Не первый раз.

– Так сегодня операционный день. Может свет закоротить.

– Сейчас разберемся.

Паша понял, что сейчас не до него, что лекция по онкологии закончена, и теперь ему предстоит общаться с лечащим врачом. Из разговора с ним Паша сделал вывод, что единственная задача этого врача – провожать пациентов на тот свет комфортно, насколько это возможно.

На душе было так тоскливо, что он вышел из больницы, побродил по старым московским улочкам, зашел в Елоховскую церковь, что находилась неподалеку, поставил свечки тем святым, которых он знал, и Христу как их начальнику. Потом вернулся к метро, выбрал небольшой букетик цветов и вернулся в больницу. Изображать энтузиазм и надежду было нелегко, особенно если ты не актер и играешь первый раз в жизни.