Александр Бялко - Роман с физикой, или За всех отвечает любовь

– Мы что попали в прошлое?

– Не знаю. Знаю только, что машина времени антинаучная выдумка.

– Вы меня успокоили.

– Давайте спокойно. Если бы это было прошлое, то здания института еще не построили в 1953 году!

– Слава богу! – не по-советски вздохнул философ. – Но что-то же случилось!

– Можно, конечно, у людей спросить, но для осторожности давайте сначала новости посмотрим. Я даже не понимаю, сколько времени прошло. Вчера это или сегодня?

Борков поколдовал с телевизором, решительно выдернув из него лишние провода, и осторожно включил его. Когда экран засветился, появилась какая-то новая молодая ему не известная дикторша. Студия тоже немного изменилась. На заднике красовалась звезда, серп и молот.

И портрет товарища Сталина.

– На встречу 97-ой годовщине со дня рождения товарища Сталина, – сказала голова на экране.

– На ударную вахту встали труженики Сталинградского тракторного завода ударным трудом они встречают светлую дату. Досрочно выполнили годовой план бригады сборочного и гусеничного производства.

Голова в телевизоре продолжала говорить, перечислять заводы и фабрики занятые повсюду ударным трудом.

– А мы изменили прошлое, – сказал, наконец, Борков.

– Это чушь! Прошлое нельзя изменить. Будущее – можно. Будущее следствие прошлого. Нельзя причину и следствие поменять местами.

– Это все из учебника философии. А вот жизнь! – Борков показал на экран. А потом с чего вы взяли, что прошлое нельзя менять. Вот Суворов – то был полководец, потом стал душителем народного восстания Пугачева, – врагом свободы, это я во время революции я имею в виду, а теперь гений военного искусства, орден имени его и суворовские училища.

– Да, а сам Пугачев! То бандит, бунтовщик, предводитель незаконного бандформирования, а то народный герой, мститель и освободитель крестьян.

– А что там Пугачев? Вся Россия то тюрьма народов, а то надежда человечества.

– Да, историю свою мы меняем по мере необходимости. Я с вами согласен. Да, история меняется.

Но не до такой же степени! – Изотов указал рукой на возникший на стене портрет Сталина.

В это время дикторша в телевизоре перелистала листы бумаги и продолжила.

– Сообщение ТАСС. Сегодня в Советском Союзе произведено очередное испытание атомного оружия. Мощность взрывного устройства на полигоне Новая Земля составила около 200 мегатонн.

При этих словах Борков схватился за голову. Теперь был его черед выражаться не коммунистически:

– Господи, боже мой!

– А что?

– Это ужас. Я был на полигоне спустя много лет после испытания сто мегатонной бомбы. Там море расплавленного гранита. Всю землю завалит радиоактивной грязью!

– Может быть вчера и было следствием его? – философски заметил Изотов. Я хотел сказать эта страшная гроза.

– А вы думаете, мы уже вчера были здесь, а не в нормальной жизни?

– Не знаю. Просто предположение.

– А нет мыслей, где мы дали маху. Почему так получилось-то.

– Надо детально продумать. Если смогли так повернуть, то может быть можно и обратно? Не жить же в этом ужасе!

– Надо точно все вспомнить – что мы делали не так. Тогда понятно будет.

В это время диктор продолжала излагать:

– В ответ на благодарность партии и правительства коллектив физиков-ядерщиков, руководимый твердым сталинцем товарищем Сахоровым обещал не снижать творческих усилий и еще больше крепить оборонную силу нашей родины.

– Вот это да. Вот мы как постарались!

– Это черти что!

Борков, как пунктуальный человек решил восстановить весь ход событий в Дубне и взял в руки большой чистый блокнот.

– Вот, – показал он на пустые листы, – будем по минутам все вспоминать. Изотов молча кивал. Диктор в телевизоре с пионерским азартом, срывающимся голосом заканчивала.

– И в заключения я хочу от всего коллектива телевидения и от себя лично пожелать товарищу Сталину долгих лет жизни и творческих успехов на благо нашей советской родины!

Пауза повисла как удав на ветке.

– Так что он еще жив? – такая мысль не могла прийти ученым людям в голову.

– Получается да... А почему бы ему и не жить. Мы ведь знаем кавказское долголетие – в сто лет еще орел, – Борков изобразил, как мог, кавказский акцент.

– Странно другое. Почему он тогда, то есть в другой реальности так рано умер?

Изотов перешел на шепот.

– Выходит Берия его того... – Шепотом ответил Борков, показав красноречивый жест – как будто ножом по шее, – в прошлой жизни.

– А видать в этой жизни он Берию того, – ответил Изотов еще тише и проиллюстрировав сказанное таким же жестом.

Борков начал размечать журнал поездки, а по телевизору продолжался бесконечный сериал про ударников социалистического труда. Изотов мельком заглядывал в телевизор и вдруг подошел к экрану:

– Вот в ленинской комнате увидал членов политбюро, или как это при Сталине называлось. Микоян жив и при делах!

Борков подошел поближе к экрану, держа блокнот.

– Тоже кавказское долголетие.

– А вот и Молотов. Это уже русское долголетие.

– А вот Ефим Славкин, министр атомной промышленности, его я знаю. Традиционное еврейское долголетие?

– Что они теперь как кощеи бессмертные все?

– Интересно, а кто теперь Славкин? Нарком? До него Берия рулил атомной промышленностью.

Борков со страхом стал рыться по карманам.

– Что случилось?

– А вы не подумали о том, кто мы. Если все с 53 года пошло по-другому, то и мы могли

Измениться. Попасть на другую работу или на другую должность? Хорошо при советской власти не ошибешься – все в паспорте написано.

Изотов тоже стал искать документы.

– А вдруг и женились на других?

– Почему бы и нет.

– Это что я сейчас пойду к какой-то неизвестной мне сорокалетней бабе ложиться к ней в постель и называть женой? Не хочу!

– Ты же ее сам выбирал, в сталинской жизни, вот и спи с ней, – Борков не заметно перешел на «ты».

– Не хочу я этой сталинской жизни!

– А у меня все в порядке. Я зам директора и женат на своей жене, – помахал паспортом Борков.

– Я вроде тоже. Ух, отлегло от сердца. Только почему-то живу в другой квартире.

– Соседа расстреляли, наверное, вот вам и дали квартирку побольше, – предположил Борков. А кто там жил?

– Не помню, сосед какой-то.

– Может, еще и не расстреляли. Может в лагере сидит, вернется.

– А мне тогда куда?

– Что-то ты много вопросов задаешь. При Сталине так не принято. Иначе тебя сочтут за иностранного шпиона.

– Я профессор сталинской философии, – вот корочки, – похвастался Изотов.

– Это никого не защитит.

– Знаю я. Только что я буду с этой философией делать? Я же ни строчки Сталина не читал. Когда мы учились, его полностью из библиотек изъяли. Даже любопытные не могли книжку достать.