Эктор Мухика - Две новеллы

Канделария, сеньорита Канделария, девушка из порядочной семьи, приехала в столицу заканчивать образование. Вскоре, по непонятным причинам, сеньорита Канделария оставила учебу и сошлась со служащим нефтяной компании «Креоле», родила от него ребенка, а затем, когда служащий ее бросил и она осталась без средств к существованию, сошлась с другим служащим «Креоле», приятелем первого, а потом с третьим, пока, наконец, прожив некоторое время одна, не открыла собственное заведение под милым названием «Сладкая мордашка». Здесь ее и встретил Лехано Галунда, захваченный кутежом, когда он ощущал себя особенно значительным и просветленным. Именно в ту ночь он принял решение жениться. И женился. Так сеньорита Канделария стала сеньорой Галунда, а сам сеньор Галунда начал новую, более сытую и упорядоченную жизнь.

Он мог бы и дальше наслаждаться свалившимся на него счастьем, омрачаемым разве что слишком явным вымогательством неопытного новичка полицейского (обычно после каждого правительственного переворота в полиции назначали новых начальников), но вот как-то вечером на Сабана Гранде поравнялась с ним и внезапно остановилась небольшая европейской марки машина, из нее вышли трое и, угрожая оружием, схватили его. Они втолкнули Галунду в машину, увезли куда-то за город и там приступили к допросу. «Где он скрывается? Где он скрывается?.. Где он скрывается?.. Где он скрывается?..» — как припев и затем удар в грудь. В солнечное сплетение. Ногой в живот. Ногой в пах. Пытка током. Он потерял сознание. Первый раз потерял сознание. Упал. Первый раз упал замертво. Второй. «Говори, сукин сын! Говори! Где он скрывается?.. Где он скрывается?..» — опять припев. Удары, удары — и припев. И Лехано Галунда не смог больше подняться на ноги.

Он ничего больше не слышал. Ни тишины, ни стрекота цикад, ни припева. Лехано Галунда умер, пал жертвой лживого доноса и внешнего сходства с каким-то человеком, которого разыскивали.

Временами резкий свет чередовался с кромешной тьмой. В лицо светили фонарем. Слышались голоса. «Хлипок, долго не выдержит», — произнес чей-то голос. Галунда пытался доказать свою невиновность. Какое там! Один из завсегдатаев «Сладкой мордашки», с которым Канделария отказалась лечь в постель, подтвердил донос.

Так закончился жизненный путь Лехано Галунды.

— Сейчас уж я твердо скажу: это дело рук Марии Лионсы. Ее борзые выходят в полночь на добычу. В середине года, когда их стаи пополнятся приплодом, борзые спускаются с гор в селения и рыскают, посверкивая огненными глазами — ни дать ни взять светляки в ночи. Нарвется человек на таких светляков — и ослеп. Многие погибают. Я вам говорю: Лехано Галунда отдал душу Великой Затейнице.

Но биолог упорно твердил свое:

— Кто ныне верит в сказки, старина? Люди мыслят реалистически. Лехано Галунду нашли растерзанным, тело изодрано в клочья. Только ягуар мог так изуродовать человека. Тот самый ягуар, что ворует скот у дона Раймундо. Ясно как божий день. Несчастный стал жертвой хищного зверя.

Пресса больше не писала о трагическом происшествии, и человеку с карманным фонариком нечего было прочесть слушателям.

Все расходились молча. Непроглядная ночь предвещала грозу. Тяжелую черноту неба резко пересекла огненная борозда, тут же исчезнувшая.

Хлынул дождь. Он лил над чужой землей, в которой покоились останки — все то немногое, что осталось от Лехано Галунды.

I

Он затормозил и остановился. После двухсоткилометровой безостановочной поездки ломило поясницу; еще немного — и нестерпимая боль охватит все тело. Ночь напролет он вел машину в кромешной тьме, по ухабистым проселкам — будь они прокляты! —и вот тебе награда: заштатный городишко с четырьмя тысячами душ. Он остановился перед металлической цепью, натянутой поперек дороги. Это была застава дорожной полиции.

— Есть тут где переночевать?

Дежурный — приземистый, с усами на прусский манер — долго смотрел на приехавшего, не торопился отвечать. Наконец, пожав плечами и намереваясь возвратиться к себе в будку, проворчал:

— Постоялые дворы. Есть еще пансион, на Главной улице.

И он шагнул за порог, даже не оглянувшись.

Приезжий повернул ключ в зажигании — о, этот привычный, невыносимо привычный жест! — и его новенький комфортабельный «форд» опять рванул с места. Ему хотелось кричать криком, проклинать белый свет. По дороге он то и дело поглядывал на сиденье справа. Левой рукой держал руль, а правой перелистывал брошенные на сиденье бумаги — накладные, счета в трех экземплярах, образчики товаров. Чтобы как-то подавить монотонную дорожную скуку, он пробегал их взглядом, складывал в стопку, подравнивая ее, пока не добивался идеального порядка, помечал в записной книжке имена и адреса клиентов. Его голубые глаза сквозь недавно рекомендованные окулистом очки следили за скольжением пера по разграфленному листку бумаги. Иной раз взгляд на мгновение задерживался на заголовках столичных газет, брошенных тут же, на сиденье. Старые газеты обычно хранились в кипе счетов и накладных по нескольку дней. Бывало, что с собой он прихватывал в дорогу четыре-пять экземпляров одного номера, и если там было рекламное объявление его фирмы, то подолгу разглядывал его, многократно повторенное, в окружении повторенных же сообщений о происшествиях, до которых так падка пресса. Всегда это было одно и то же. Похищена девочка; кому-то помешали кончить жизнь самоубийством; некто совершил преступление и скрылся; там-то произошла драка, столько-то раненых; иногда: полиция напала на демонстрацию рабочих. Всегда одно и то же. Поездки. Бесконечные разъезды. Дороги. Он покидал столицу и устремлялся в провинцию по желтым, серым, пыльным проселкам. Сквозь неутолимую жажду иссушенных солнцем дорог. И всегда одно и то же. Прибыл, устроился на ночлег. Отель, заезжий двор, меблированные комнаты. Чужие жизни — вялые, бесшумные, словно разморенные зноем мухи, ползающие по краям тарелки с едой. Всегда одно и то же. Белое, жгучее, слепящее солнце и эта мучительная жажда, которая отступает только перед спиртным — ромом или виски. Всегда одно и то же. Поездки. Бесконечные разъезды. Дороги. И виски, виски — оно поглощало почти все его немалое жалованье. И — счета, накладные, образцы товаров...

— Вот образчики... Счет в трех экземплярах, пожалуйста, у бухгалтерии свои законы... Лучшие в Каракасе импортные товары... наши агенты в Нью-Йорке выполняют заказы немедленно... С постоянных клиентов мы берем на пять процентов дешевле...

Время от времени, когда перед глазами начинали возникать миражи, он переводил взгляд с дороги на вывалившиеся из портфеля на сиденье бумаги. Накладные, расписки, листы с образчиками. Голубые, сброшюрованные в книжку бланки счетов, которые он старательно заполнял в трех экземплярах каждый, если удавалось внушить клиенту, что товары, поступающие прямо из Нью-Йорка, всегда отличного качества.