Вениамин Чернов - Упреждающий удар

Прощаясь друг с другом (который уж раз в жизни), Игорь Голубов и Евсей Великий - два боевых товарища - подумали, что, может, расстаются навеки, но вслух не сказали: кругом вои - нельзя при них показывать человеческие слабости... Да и неможно идти в бой, думая о смерти!..

Ватаман Иван Федоров стоит на корме и, держась за балясину руля, сам правит ушкуем.

Вот прошли последний поворот, и открылась в серой мгле невидимая из-за тумана, но осязаемая водная ширь перед узким местом напротив гор. Потянул легонький свежий встречный ветерок. На востоке забелело.

Он помнил это место, когда два года назад с московским войском, с присоединившимися к нему вятчанами ходил воевать Казань.

Тогда их тоже пытались остановить здесь татары: перекрыли дорогу, а когда все же прорвались через заслон, то окружили на лодках и стали огненными стрелами бить - больших самострелов не было...

Только на широкой Каме удалось ценой огромных потерь вырваться, отбиться от врагов и уйти на Волгу...

...Сзади за ним плотно шли - гуськом - еще два ушкуя.

К частому шлепанию весел, к надсадному шумному дыханию гребцов иногда примешивались стоны раненых. На носовой части лежали тела трех погибших воев.

"Надо бы похоронить их, да раненых, которые воевать не могут, оставить на берегу - может, поднялись бы тихонько до Вятской земли", - подумал Иван Федоров, хотя знал, что они не оставят своих товарищей.

Он рулил на подгорный берег, оцепленный темными силуэтами лодок и челнов.

"Успели ли опередить нас ихние сторожа-ведомцы?!" - тревожно гадал сотенный - он так и не догнал никого.

...Тяжелый ушкуй врезался в стадо пустых лодок, разбросал их, резко затормозив, выскочил носом на каменистый берег.

- За мной! - громовой голос сотенного, и сам Иван Федоров, легко неся плотное могучее тело, пробежал палубу, выхватив меч, спрыгнул, - за ним забухали об землю, хрустя пластинами белого известняка, шурша и хрумкая гальками, сапоги воев. - Вперед! - рванулся к лодкам...

Из-под берега, из-за темнеющих завалов бревен и древ сыпанули дождем стрел. "Успели... упредили сторожа, - подумал Иван Федоров, мечом разбивая в щепу лодку. - Лишь бы лодки у них побить - тогда они не страшны нам!.."

Несколько татарских стрел тюкнули сотенного в грудь по пластинчатой броне, одна - царапнула щеку... Новый рой стрел хлестнул - самая злая вонзилась колом в шею...

...Затопив лодки, торопливо отпев и похоронив на лесистом берегу - выше Воробьевых гор - погибших, повел Евсей Великий вслед за ведомцами-мари свой объединенный русско-татарский отряд: вверх по сырой глинистой тропе. Припадая на раненую ногу, шел за ним Мишка-мурза.

Проснувшийся лес кипел жизнью. Голоса весело, беззаботно поющих птиц, - как будто и не было войны, смерти, - запах весенне-летнего воздуха, наполненного душисто-смолистым духом распустившейся листвы, взбодрили Евсея, придали силы, но не давали покоя мысли о только что пережитом: погребении в сырую, холодную, не совсем отошедшую от зимних стуж землю своих товарищей-воев...

"Сколько ж погибло? - и начал в уме подсчитывать - выходило, что четыре утонуло в сражении, восьмерых похоронили. - А раненых?.." Не пошли они домой - отсюда-то дошли бы - близко, - остались храбры 51, - сказали: "Хотим на Сарай!.. Вместе сложить за Русь свои буйные головы!.."

Бледный, хмурый, со сдвинутыми бровями, недовольный собой, шел, опираясь на древко копья, сотенный Евсей.

Получалось как-то не так: подождать надо бы полк и тогда уж рваться. Сейчас он каялся, что промолчал, безропотно подчинился, как этого требовала воинская дисциплина. "Што же будет, ежели поотстанет воевода, захочет ночью те горы пройти?!" - зашагал быстрее, горяча себя, стараясь сбросить навалившуюся усталость, собрать свою волю в кулак, настроиться к предстоящему бою.

Догнали охранную десятку, посланную вперед... сотенный ожил: "Мы еще посмотрим!.. Не было такого, штобы Евсея Великого татары бивали!.."

Седоусый мари на ходу знакомил с местностью: слева река, - если бы не лес, могли бы ее видеть; впереди поле - оттуда можно будет зреть вершину горы, опоясанную полукольцом - земляными городками, внутри на деревянных станинах были сооружены огромные самострелы. Незащищенная часть укреплений открывалась в сторону обрыва - берега.

"А может льзя с берега - крутояра во внутрь?.. Нет, не подняться оттуда - перебьют... Да што я гадаю - на месте увижу. Скорей бы!" Посмотрел под ноги - тропа здесь, на высоте, сухая; лес поредел; больше стало распустившихся, окутанных нежными ярко-зелеными листочками молодых белопегих берез, седоствольных осин с непривычно бесшумными бурыми листочками на прямых, смотрящих кверху веточках; у подножий стволов темнели пирамидки-елочки.

...- Кончается тропа - счас выйдем в поле, ватаман! - это вернулся один из посланных вместе с мари вой-ведомец. - Напротив выхода татары сидят...

- Стой! - приказ знаками, полуголосами передался по цепочке.

Поставив перед отрядом воев с копьями - на случай нападения, несколько человек по бокам вдоль тропы, он взял с собой пять лучников с самострелами, ведомцев, ушел вперед.

Не дойдя до конца тропы, свернул направо, прошел мимо двух русских сторожей, сидящих за кустами, пополз вдоль опушки вслед за бесшумно и мягко по-ужиному ползущим воем.

Сотенный Евсей устало дышал: мешала бранная одежда, да и отвык... Пока добрался до куста орешника, за которым уже лежал в теплой сухой одежде, сшитой из шкуры, седоусый мари, - взмок.

Вытерся - смел с лица горсть пота, улегся на приятно холодящую землю и стал всматриваться через узкую брешь в кустах: ни татарских сторожей, ни ожидаемых земляных городков...

- Покажи, - ткнул локтем лежащего рядом мари. Тот молча отодвинулся, уступил место, показал пальцем в прогалочек между ветками.

Теперь увидел - только в другой стороне - две головы в остроконечных меховых шапках. Вот голова с скуластым лицом качнулась, приблизилась и полуслилась с другой, которая зашевелилась, и, покачиваясь, они разъехались. "Верхами", - догадался Евсей Великий и тут же увидел голову лошади: показалась, исчезла...

До татар не более полутора полетов стрел из лука. Безветренно.

Сотенный ватаман шепотом обратился к русскому ведомцу:

- Где они? - и не понять, что спрашивает: то ли о русских ведомцах, ушедших на разведку, то ли о татарах-сторожах, поэтому вой тоже - неопределенно:

- Не знамо...Счас должны подойти...

Евсей Великий опустил свое тело, положил тяжелый подбородок, обросший жесткой бурой бородой, на кулак и, услышав до боли родной ("Не успел отъехать от дому, а уж затосковал!" - упрекнул себя) запах земли, молодой зеленой травы-муравы, повел мутным взглядом вдоль опушки леса - задумался...

Десятник-ведомец, измазанный в глине, как и остальные три воя, - вернулся, когда солнце стала закрывать хвостатая туча.