Виктория Платова - Мария в поисках кита

Я, оглушенная трепом ВПЗР, оказываюсь не готова к этому вопросу. Я вообще никогда не бываю к нему готова.

— Что?

— Как твой парень? Он мне очень понравился.

— Он альфонс. Недоумок. И вообще… Малосимпатичная личность.

Неужели я (я!) произношу весь этот бред, внушенный ВПЗР?!.. Нет, не я, кто-то другой, очень похожий на меня. Находящийся по ту сторону кривого зеркала.

— Да что ты!!! — делано изумляется ВПЗР. — Быть того не может!

— Может.

— Ну надо же… А выглядел таким приличным, я даже порадовалась за тебя…

— Рано порадовались, значит.

— Вот и верь после этого в писательскую мудрость…

— Я никогда не верила в писательскую мудрость. — Именно этой реплики и ждет от меня моя чертова иезуитка. Именно ее я и подаю, стоя в кулисах и не смея выйти на хорошо освещенную сцену.

Сцена предназначена только для ВПЗР. Исключительно.

— И правильно делала! — ВПЗР разражается страстным монологом в стиле сенековской (расиновской) Федры. — Мудрость никогда не являлась достоинством писателя. Скорее — наоборот. Наивный, детский взгляд на мир — вот что ценно. Взгляд, который снимает ненужные наслоения со знакомых всем слов! Заставляет по-новому оценить их…

От слов ВПЗР переходит к сюжетам, так же требующим новизны. И к требующим нетривиальности мыслям. А мужчина-альфонс-недоумок-малосимпатичная личность — что может быть тривиальнее?

Ни-че-го!

Значит, и заморачиваться этим не стоит. Будет другой, третий, десятый!

— У тебя вся жизнь впереди, Ти, — подытоживает ВПЗР. — Найдется и твоя половинка. Как говорят в народе: на каждый горшок — своя крышечка.

Мое — отшлифованное годами работы с писательницей — воображение тут же начинает рисовать горшки самых разных модификаций: от терракотовых сосудов эпохи Мин до банальных молочных крынок и не менее банальных ночных ваз из пластика. Все это великолепие стоит в сумрачном honky-tonk тире, стены которого густо заляпаны красным (случаются же меткие стрелки!). Вот и сейчас один из метких стрелков, неуловимо похожий на ВПЗР, выходит на линию огня. И, молниеносно перезарядив винтовку, стреляет, почти не целясь.

Бац-бац-бац!

Десять из десяти!

Приз за меткость (резиновая утка и конструктор «Лего») вручается «аутичной сиротке», а от горшков (каждый из которых мог стать моей судьбой) остаются одни черепки.

И после всего эта гадина, беспринципный и аморальный фрик ритуальная убийца ЕЩЕ СМЕЕТ ГОВОРИТЬ О МОЕМ ЛИБИДО!!!

…— Наш друг Хесус — симпомпончик, — продолжает измываться ВПЗР. — Ты не находишь?

— Нет.

— А ты представь его в костюме тореро… Галуны, позолота, красная тряпка в руках… Забыла, как она называется.

— Мулета. Красная тряпка называется мулета. И вообще — это не тряпка, а плащ. А ваш друг Хесус, — я делаю ударение на слове «ваш», — совсем не похож на тореро.

— Может быть, ты и права… Просто влюбиться в тореро — совсем не то, что влюбиться в администратора ресторана. Любовь к человеку романтической профессии возвышает тебя над толпой. Матадоры, рыбаки, капитаны судов, сражающихся со стихией… Кстати, на Талего живут именно такие мужчины.

— Вы полагаете?

Я уже имела счастье лицезреть мужчин острова Талего. Два цыганистых типа из сувенирной лавки — им я бы не доверила даже использованную зубочистку, не говоря о собственной жизни. Прощелыга-официант, опустивший нас (меня) на двадцать пять евро в единственном островном кафе. Один специалист по дезинфекции с лицом дауна: он как раз поливал разбодяженной химией траву около этого чертова кафе… Кто еще?.. Пока я судорожно пытаюсь вспомнить, был ли там кто-то еще, ВПЗР продолжает развивать тему с Талего.

— Ты ведь знаешь, я — почти ясновидящая. Любой хороший писатель — ясновидящий. Вот и спроси меня: что я вижу в данный конкретный момент.

— И что вы видите в данный конкретный момент?

Теперь это даже не театр, а кинематограф, вернее — синематограф начала XX века. Жесты чудовищно преувеличены, мимика доведена до абсурда, одним словом — Supermelodrama с убийственным финалом. Что-то вроде «Антоша, погубленный корсетомЪ». ВПЗР не просто закрывает глаза, она изо всех сил зажмуривает их. И картинно простирает руки над столом.

— Вижу мужчину… Молодого человека восхитительной наружности… В свитере грубой вязки, в куртке с капюшоном. Он стоит на скале, подставив лицо ветру. Он говорит: «Я ждал тебя все эти годы, любовь моя…»

Чудовищный текст. Абсолютно непохожий на те тексты, которые обычно выскальзывают из-под пальцев ВПЗР. То есть отдельные слова встречаются (за исключением, пожалуй, слова «любовь») — но совершенно не в тех комбинациях. А данные комбинации — пошлость и мезальянс!

Примечание: Слово «любовь» ВПЗР не употребляет принципиально. И абсолютно сознательно. Предпочтение отдается не синонимам дохе, а антонимам. Так, по мнению ВПЗР, интереснее. Забористее. Так можно закрутить интригу до последней возможности. Аллюзии на тему слова «любовь», развесистые, как клюква, метафоры и прочие коннотации — тоже наше все. И она еще хочет добиться понимания! Признания и иных (коннотативных) вещей. Наивная чукотская девушка!..

— А кому он это говорит? — спрашиваю я у ВПЗР. — Вам?

— Почему — мне? Тебе. Он говорит это тебе… Я для него слишком недостижима. Разница в потенциалах чудовищная. И большинство людей ее чувствует — на подсознательном уровне… Он, может, и хотел бы упасть на хвост именно мне, но… Бодливой корове бог рогов не дает. А ты тоже вариант. И не самый худший. Ты ведь у нас сущая прелесть, Ти…

Ненавижу эту вэпэзээровскую черту: вроде говорит тебе комплимент, но ощущение такое, что опускает в бочку с нечистотами. Злиться на это — себе дороже, проще — не замечать. Иначе механизмы самосохранения и самооценки заклинит к чертовой матери.

— Он что, русский? Тот парень на скале…

— Почему — русский? Вряд ли русский… Что делать русскому на испанском острове, да еще в куртке с капюшоном? Он испанец. Скорее всего. Или швед…

— Но если он испанец или швед… Как вы можете понять, что именно он говорит? Вы же не знаете ни испанского, ни шведского.

ВПЗР не так-то просто поймать за руку:

— Если уж на то пошл о , шведы говорят на английском, который, как всем известно, я знаю в совершенстве.

— Швед на испанском острове — такой же нонсенс, как и русский. Ведь речь не идет об интернациональном борделе под вывеской Ибица?

— Ни в коем случае не Ибица! — трясет головой ВПЗР. — Это наш благословенный Талего.

— Так что же там делать шведу?

— Ну-у… Все, что угодно… Скажем, его вынудили приехать обстоятельства… Крайне любопытные и крайне важные. Встреча с тобой, например.

— Откуда он знает о моем существовании?