Семен Данилюк - Арбитражный десант

- Весь из себя положительный.

- И неброский, - подхватил Бобровников. Как бывает, неожиданная мысль осветила и разом преобразила все остальное. Отныне ему был понятен ход мыслей Онлиевского и все, что он готовится сказать. Это выглядело до гениальности просто.

- Соображаешь! - присмотрелся Онлиевский, и Бобровников осекся: чрезмерная сообразительность могла оказаться опасной.

- Угадываю пока в общих чертах, - поспешно подправился он.

- Главное, чтоб - "сам никто и звать никак". Чтоб без "команды". Команду мы ему подберем. И имидж какой надо продумаем. Так? нет?

- Тогда так.

- Чтоб ручной был, - вот что важно, - глаза Онлиевского затуманились, - он отдался во власть мечтаний. - Чтоб с рук у меня ел. Вот как! А мы уж ему объясним, какой он из себя есть человек!

Олигарх саркастически засмеялся .

- И обязательно, чтоб благодарный. То есть помнил, кому обязан. Вот он какой должен быть. Понимаешь идею?

- Кажется, да, - Бобровников кивнул: прикидываться более недоумком не имело смысла. - Но чтоб при этом избиратель видел в нем борца.

- Да, против олигархического строя, - с лукавинкой подтвердил Онлиевский. - В общем пешечка. Но - проходная!

- А как же?... - все еще боясь провокации, Бобровников кивнул на потолок.

- Этим голову себе не забивай. Ты кандидатуру подбери, чтоб мне подошел, а Дедушку мы всегда уломаем. Тоже, хоть и самодур, но не враг же себе.

Бобровников отвел взгляд. Теперь он разгадал причину беспардонной наглости Онлиевского: уже успел заручиться "семейной" поддержкой.

- С этого дня, - объявил Онлиевский. - У тебя только два дела: первое - положить под меня "Возрождение", второе - про что пока только ты и я знать будем: ищи кандидатуру. Тщательно, неспешно, как жену...

Вспомнил про очередной развод.

- Нет, как раз много тщательней. Поиск, само собой, залегендируешь. Придумаешь формальный повод для бесед. Это...

- Умею.

- Вот так, Семен Бобровников, - Онлиевский остановился перед сотрудником администрации, как генерал перед забрасываемым в тыл врага разведчиком. Сблизился в упор, так что выпуклые глаза его, казалось, впились в Бобровниковскую душу, стараясь вывернуть наружу самое тайное, исподнее. Семен аж вспотел. - И чтоб никто до поры, понял? Пока сам не затвержу кандидатуру. Никто и никому.

Подобно собеседнику он показал в потолок, а затем и на стену, за которой через несколько кабинетов располагался аппарат Главы администрации. Дождался подтверждающего кивка.

- Что ж, считай, с этой минуты ты в моем интересе. Будет мой президент, и ты в накладе не останешься. А то, погляжу, - кисло тут. Мыши, наверное, завелись.

Засмеявшись, Онлиевский вышел так же стремительно, как и ворвался. Все-таки это оказалась судьба!

Бобровников вернулся к оставленному креслу, тщательно отер сиденье вытащенным из кармана носовым платком. Небрежным, театральным движением бросил платок в урну.

Это было единственное проявление неприязни, которое он себе позволил. Как фига в кармане.

Бобровников не любил Онлиевского - самоуверенного, хамоватого, "сдвинувшегося" от обрушившегося богатства и всевластия. Впрочем, этим Бобровников не отличался от многих других. Но была и более глубокая причина для неприязни: Семен не мог простить Онлиевскому блестящую одаренность, что, будто хвост кометы, освещала всякую новую его комбинацию. Что бы ни затевал "черный демон", все оборачивалось искрометными, неожиданными ходами. Иногда казалось, что финты эти он обожает даже больше результата. Часто - в ущерб результату. Как футбольный дриблер, обыгравший защитника, вместо того, чтоб идти на открытые ворота, дает ему возможность догнать себя, чтобы обыграть еще раз. "Вот и эта идея с выборами. Почему ты сам не додумался до нее?" - спрашивал себя Бобровников и с тоской отвечал: "Потому что неоригинален". Зато он обладал другим даром: умел подхватить чужую мысль и развить ее до такой степени неожиданно, что даже автор не смог бы узнать свое детище. Да, ему не дано изобрести механическую блоху. Зато он сумеет ее подковать и заставить танцевать совсем не то, на что рассчитывал создатель. Самоуверенность, за годы успехов развившаяся до ощущения непогрешимости, - вот слабость Онлиевского, которой было бы грех не воспользоваться! И тот сам подложил под себя мину, сделав Бобровникова исполнителем своей воли.

Семен Бобровников, откинув голову на спинку кресла, счастливо заулыбался. Он вспомнил историю Франкенштейна.

2.

- Сегодня ночью во сне за мной какой-то малый с пистолетом гонялся. Причем шпалер такой огроменный,конкретный, как раньше матросы в Гражданскую в деревянных кобурах таскали...Маузер, во! По крышам уходил. В - дождь. Скольжу, срываюсь. А он, сволочь такая, палит себе без продыху. Проснулся мокрый, тело болит. Напрыгался. Зато наутро никакой зарядки не надо, - Игорь Кичуй пытался рассказывать о происшедшем как о забавном, прикольном событии, но щека его подергивалась. Длинная, как хлыст, рука дотянулась до пепельницы и принялась непроизвольно поигрывать ею. Пепельница выскользнула из неловких пальцев и звякнула по столу. Игорь вздрогнул. Сидящая рядом Инна прижала его подрагивающую ладонь, успокаивающе огладила. Игорь благодарно кивнул. Узнав о грозящей мужу опасности, Инна старалась неотлучно находиться возле него.

- Кричит во сне, - пояснила она Дерясину.

- Да не, на самом-то деле я без проблем, - разухабисто произнес Игорь, но голос сорвался. - Хотя, конечно, не в кайф.

Андрей Дерясин схватил трубку селекторной связи.

- Подлесный всё еще не появился? - в третий раз за последние десять минут поинтересовался он. Скорее чтобы не молчать. Все знали, что Подлесный, уехавший ранним утром на встречу со своим таинственным осведомителем, возвращается в банк с информацией.

Просто ничего не делать в полном молчании было совершенно невозможно.

- Может, опять шуточки Суслопарова? - произнес в никуда Кичуй. - Хотя, конечно, ему-то с чего? Зависшие деньги "Сахранефти" давно списали в счет уплаты налогов. Так что претензий к банку у того остаться не могло.

Все истомились. И когда дверь открылась, вскочили, не сговариваясь. Но то оказался вернувшийся из Центробанка Рублев. О происшествии с зятем он ничего не знал. И, по просьбе Инны, знать пока не должен: у Ивана Васильевича накануне разыгралась аритмия. Поэтому при виде председателя Совета все деланно приободрились, боясь, что он заметит общую подавленность.

Но Рублев, обычно наблюдательный, сегодня был слишком удручен. - Вопрос о возвращении банку лицензии в последнюю минуту с повестки дня снят,- скорбно объявил он. И, опережая неизбежные вопросы, пояснил: - Говорят, личное указание. Пытался встретиться с председателем центробанка, но не был допущен к телу. - А что с иском о банкротстве? - спросил Дерясин.